Религиозный реквием как заупокойное богослужение, теряя в последние десятилетия свое первоначальное назначение и форму, в поэзии постепенно превращается в некий жанр с соответствующими признаками. Известны поэмы с названием «Реквием» в публикациях Анны Ахматовой, Роберта Рождественского и т.д. В них либо открыто, либо с намеками авторы выражают ощущаемое ими приближение последних дней и стремятся изложить душу, высказаться как можно больше, боясь, что не успеют выразить в творчестве все, что накопилось в жизни или получило воплощение в творческих фантазиях.
15 июля в с. Хучни открыли памятник Шамилю Казиеву, но он еще при жизни создал себе «памятник нерукотворный». (Мы с ним учились вместе в Гуминской средней школе. Из 16 учеников 8 «а» класса четверо стали известными поэтами: Пирмагомед Касумов из с. Сертиль, Муслим Курбанов – поэт-песенник из с. Джули, Мамед Курбаналиев из с. Халаг, Шамил Казиев из с. Гуми и один критик – ваш покорный слуга). Каковы же его поэтические созерцания и гражданская позиция последних лет в поэзии?
Активная фаза творчества Шамиля Казиева выпала на «мутные» девяностые годы, когда все вокруг рушилось и вертелось в необычайной скорости дикого капитализма, когда наверх всплывали люди-нечистоты и бесстыдно являли свое отвратительное безнравственное нутро. Поэту не приходилось искать интересные темы для поэм – все лежало на поверхности, открыто. Шамиль Казиев сразу же заметил, как быстро меняются люди, особенно те, кто обладал талантом приспосабливаться к новому времени. Так, за короткое время появились его поэмы, названия которых сами говорят о своем содержании: «Доля человечья» (1994), «Рабы и господа» (1995), «Человек и Кафтар» (1994), «Мост» (1994), «Рогатый Осел» (1996), «Граница жизни», «Неотвратимая встреча» (1998). Эти были самые плодотворные творческие годы талантливого поэта, громящего устои «новой жизни».
Писать о поэте и его замыслах нелегко. Но зная Шамиля Казиева с детства, его отца, острослова и поэта-философа Рамазана Казиева, воспитавшего сына в своем духе, пытаюсь понять, как сыну удалось превзойти отца. Вероятно, это случилось потому, что Шамиль Казиев оказался в центре бурных и «лихих 90 годов», насыщенных житейскими парадоксами, новыми веяниями жизни страны, моральным разложением вековых ценностей и падением нравственности людей. Именно в 90-годы выходят наиболее яркие философские творения, проникнутые личной болью поэта-философа. Остро переживая за судьбу Человека, он рассуждает о настоящем и будущем поколений горцев, которые видели, как никчемные и аморальные дельцы становились хозяевами жизни, как растоптаны понятия «честь», «совесть», «намус». Обращаясь к соседу, автор в поэме «Доля человечья» с емкой образностью вопрошает:
Эй, йиз гъунши, Эй, мой сосед, зачем
Хъергну айи гъуллугънахъ, Гонишься за должностью,
Ккеъри, сулси хъабхънай шилнахъ, Как лиса, напавшая на след,
КIваълан гьархну инсанвал? Забыв все о человечности?
Фу ву «Инсан» кIуру гафтIан заан? Что выше слова «Человек»?…
…Наана гъи жаргъурава? Гьаз? Что гонишься вновь? Зачем?
Даршиш кIвак кабхьну айин Или проник в больное сердце,
Яваш даршлу невснан камк? Съедающий твою душу червь?
В начале «девяностых годов», в период вседозволенности и анархии, поэты Дагестана, Табасарана в особенности, впали в шоковое состояние от неизвестности и быстрых перемен в жизни. Они не сочиняли ничего, то ли ожидая, как в советское время, «мудрых указаний» от «родной партии», то ли выжидая чего-то позитивного, но увы… Все пошло к упадку… В итоге – развалилась страна на кусочки, шустрые и алчные дельцы быстро прибрали к рукам все, что лежало плохо, прямо на глазах рушился привычный уклад жизни простого человека. Но поэта больше всего волновали вековые ценности морали и самой жизни. И в эти годы неразберихи Шамиль Казиев первым в табасаранской литературе откликнулся резко и с бичеванием начал осмысливать происходящие события, давая оценки «персонажам» новой жизни. Так зародилась саркастическая философская лирика поэта с отточенной и необычной образностью мудрого горца.
Поэт вовремя и по-своему хотел высказаться, определить собственное место в обличительной поэзии, не ждать указаний и советов сверху, а выразить личное отношение к происходящему. Ш. Казиев чувствовал, что настало время раскрыть людям глаза, чтобы читатель оценил суть перемен в обществе. Так и рождается в 1995 г. новая поэма с контрастным и достаточно понятным названием «Амрар ва лукIар» («Рабы и господа») как новое явлением не только в табасаранской, но и во всей дагестанской литературе. Это – первый отклик в родной поэзии, ужасающий «крик в пустыне»; это – надежда поэта быть услышанным читателем в своей попытке донести всю глубину нравственного падения человека в постперестроечное время, когда подверглись сомнению вековые ориентиры общества. Как мастер психологических приемов Ш.Казиев вовремя заметил «всплытие нечистот над грязными водами» в бурное смутное время зарождающейся эры. Но поэт весьма образно констатирует, что настоящий человек с его нравственным арсеналом – не хамелеон, меняющий по несколько раз в день свою шкуру, а Человек с большой буквы.
Шамиль Казиев обогатил табасаранскую литературу новым ракурсом авторского видения действительности в философской поэме, в которой аллегорически обобщил черты человекоподобного мифологического Кафтара с его чудовищными помыслами – «Кафтар ва Инсан» («Человек и Кафтар»). Но главное в последних поэмах поэта – это вера в своих современников, не поддавшихся соблазнам «нового времени» («Доля человечья»). Бурные потоки реки начала ХХI века адекватно отразились в творчестве поэта. В период наступление эпохи денег и безвластия, когда топчутся понятия «честь, порядочность» грубыми сапогами «денежных мешков», «прихватизировавших» все ценное у бедных, поэта волнует разлагающаяся духовность, растление молодых душ алчностью и вседозволенностью. В погоне за капиталом, должностями и местом под солнцем в джунглях дикого капитализма человек теряет мораль, уподобляясь своим далеким предкам. Осуждая нравы чиновничества, поэт не может спокойно смотреть на реалии жизни:
Для тех, кто украл, не писан закон,
Для бедных, безродных он был сочинен.
С деньгами, захочешь – уже депутат,
Пройдешь беспрепятственно в госаппарат.
(Пер. с табас. Ш.Казиева)
В 2000 г. вышел новый сборник поэта «Терновый венец» в удачных переводах А. Руденко и самого автора. В нем представлена целая палитра различных жанров поэзии: поэмы, лирические стихи, посвящения, великолепные поэтические обработки детских сюжетов о Кинцамехмере из его же серии «Отчего лис закукарекал?» и т.д. Лирические этюды и целые стихотворения поэта подкупают свежестью, великолепием образной системы и философичностью, представляя собой образцы для подражания.
В начале ХХI века Шамиль Казиев был в расцвете сил и таланта. В 2004 г. вышел новый сборник поэм и стихов «Тавхана» – итог поисков, размышлений, переживаний о судьбе миллионов горцев, оказавшихся в различных жизненных ситуациях. Сборник насыщен стихами и поэмами на историческую, героическую, нравственную и философскую тематики.
Яркой аллегоричностью пронизана его сатирическая поэма «Рогатый осел» («КIарчар али дажи»), сюжет которой напоминает жизненные пути некоторых из депутатов-демократов, обещавших своему электорату «золотые» блага будущей цветущей жизни. Поэт назвал ее «современной сказкой», намекая читателю, что в период всеобщего хаоса дикого капитализма любая абсурдная сказка может превратиться в быль путем подкупа и обмана «нужных людей», кого в обиходе и теперь называют «нашими людьми». Поэт умышленно назвал депутата именем «Гаджи», что в рифмовке строфы комически созвучно с названием осла на табасаранском языке – «Дажи». В финале поэмы Осел действительно становится депутатом и большим чиновником, а его бывший хозяин – слугой своего же осла:
Сарури кIур, лизи дажи, Кто-то сообщил, что белый ишак,
Рази гъабхьну, гъяркъган Гьяжи. Обрадовался, увидев Гаджи.
Ккебгъуз гъитну шагьриъ шадлугъ, В городе начали праздновать,
Тувну дугъаз ужуб гъуллугъ… Что депутат получил должность…
Гьяждикан гъахьну, кIур, гьяким, Говорят, что Гаджи стал хакимом,
Лизи даждин везир-вакил… Хозяином ишака и вакилом …
Идарайиъ деъна, кIур, чан, Говорят, что Гаджи в кабинете сидит,
Сумплиз тIуб йивури йигъан. Только усы лишь умеет крутить.
В 2013 г. поэт выпустил записанные им же оригиналы и собственные переводы фольклорных песен в сборнике «Народная поэзия табасаран». Предложенный на суд читателя сборник – не дебют поэта в переводческом поприще. В нем сохранены «душа и память народа», изящность и простота, колорит и мелодичность фольклорных образцов. Старания поэта отразить великолепие и эстетическую прелесть как единый симбиоз народного мышления, как нам представляется, увенчались успехом. Звезда поэта, зажженная много десятилетий назад с высокой поэтической образностью, горела как никогда ярко, многопланово и многогранно.
Исследователи творчества Ш. Казиева единодушны в том, что наиболее характерным приемом для системы его поэтической образности является символика света и тьмы, сквозь которую отчётливо проступают символы то жизни и смерти, то любви и ненависти, то мирной жизни и сражений. Как отмечает критик Н. Переяслов, «поэтические образы Шамиля Казиева ничуть не похожи на вычурные виньетки, для него свойственно распространять избранный символ сразу на всё произведение целиком, как это, к примеру, происходит в стихотворении «Забрезжил восток», рисующем картину того, как «мраком сегодня нас так замело, что, может, неделю не станет светло». Сила задействованной здесь поэтом символики тьмы настолько глубока и универсальна, что стихотворение, рассказывающее о рядовой ссоре и непонимании между двумя былыми возлюбленными, оказывается созвучным теперешнему состоянию всего сообщества народов бывшего СССР.
В последние годы коварная болезнь заковала мысли и видения поэта. Он чувствовал «усталость от болезни», «приближение смерти», но поэт даже в постели не прерывает свои размышления «о сути человеческого существования», о судьбе горцев, пребывающих в тисках фальши и невзгод. Пессимистические и тревожные ноты заполнили его позднюю поэзию. Цикл под названием «Неотвратимая встреча» в авторском переводе на русский язык, вмещающий в себе стихи «Последний день», «Последняя в небе погасла звезда», «Прости», «Листает судьба моей жизни страницы», «С этим миром уже опостылела связь…», «Похороны», «Кладбище», «Плиты могил… Нет, не камни простые…», пронизанные болью и страданиями, невозможно читать без волнения. Поэт просил, чтобы его похоронили на горке в родном селе Гуми, откуда он «не раз любовался горой Каркул». Эти строки напоминают «Завещание» великого украинского классика Тараса Шевченко и исповедь грузинского мальчика Мцыри из одноименной поэмы М. Ю. Лермонтова. Прощаясь с тревожной жизнью, поэт обращается к друзьям:
Наступит день, придет черед, Меня забудут навсегда…
И жизнь моя, как сон, уйдет. Теперь не причинят вреда:
Постигнув всю земную суть, Ни изощренная хула,
Я соберусь в последний путь Ни лицемерная хвала –
И в дверь, открытую киркой, Трава забвенья, как щит,
Войду, усталый, в шар земной. Надежно дом мой защитит.
И пусть, обычаи храня,
Как всех хоронят и меня…
Осмелюсь об одном просить –
Обидел я кого, простить…
Шамиль Казиев был талантливым от природы. С последним циклом стихов «Неотвратимая встреча» он ознакомил меня еще много лет тому назад. Уже тогда тяжелая болезнь сжимала поэта в своих черных объятьях. После долгих и нелегких обсуждений он обещал мне не публиковать их раньше времени. Так и случилось. Чувствуя свою близкую кончину, в 2014 году поэт все-таки издает свой последний сборник «Мираж», куда поместил и эти прощальные стихи, напоминающие реквием поэта по покидаемому белому свету.
