Продолжение. Начало в №26
Рождение ребенка было радостным событием для табасаранской семьи. Особенно большим праздником было рождение сына. Это и понятно: сын – продолжатель рода, защитник семьи, производительная единица в хозяйстве горца. При его рождении говорили: «Родился камень для фундамента дома»; «Если сын родился – у врагов глаза слепнут, а у его родителей – свет в глазах прибавляется»; «Сын – железная опора для спин родителей». При рождении девочки табасаранцы говорили: «Родился камень для чужой сакли». Мать девочки укоряли: «Лучше бы ты камень родила, чем девочку».
Чтобы прекратить рождение девочек и стимулировать рождение мальчиков, последнюю из родившихся дочерей табасаранцы называли «говорящими» именами: Кистаман (хватит девочек), Бесханум (хватит ханум), Углангерек (мальчика нужно), позаимствовав эти имена у соседних азербайджанцев.
Как уже отмечалось, роды принимали «гана баб». Перерезав пуповину, она смазывала ранку маслом и перевязывала белой шерстяной ниткой. Если ранка после обрезания пуповины не заживала и кровоточила, к ней прикладывали кашицу из ядер грецкого ореха и перевязывали черной тряпицей. Отпавшую пуповину заворачивали в платочек и привязывали к люльке – «чтоб спал крепко». В с. Хучни пуповину клали в щель стены или под притолоку в хлеву, а послед закапывали. Также закапывали или выкидывали собакам послед в с. Хив. В селениях Заан Ярак и Аскан Ярак его прятали под притолокой в хлеву, а в с. Цудук с особой предосторожностью закапывали в землю, так как считали, что, если недоброжелатель завладеет последом и забьет в него гвоздь, детей в семье больше не будет.
«Детское место» или послед, так же, как и пуповина, «ввиду ее тесной связи с ребенком, у многих народов считается имеющей влияние на судьбу человека.
Новорожденного сразу после рождения купали в теплой воде, которую затем выливали в чистом укромном месте. В с. Ягдыг для этого проделывали дырку в земле. Если воду выливали вечером, то в таз с водой бросали угольки, прутик от веника – «чтоб черти не завладели водой». В течение сорока дней после родов («ягъчIврар») роженица должна была соблюдать определенные запреты. Все это время она считалась «нечистой» и мужу не разрешалось спать с ней – «ребенок может заболеть «чилой» (с. Кандик). В разных селах были разные сроки, которые считались наиболее опасными для здоровья и жизни ребенка. Так, в селениях Татиль и Хапиль опасными считались первые 40 дней для девочек и первые 20 дней для мальчиков. В селениях Заан Ярак и Аскан Ярак – соответственно первые 40 и 10 дней, в селениях Чувек и Кандик – 20 дней для девочек и 10 – для мальчиков.
В течение первых трех суток женщину нельзя было оставлять одну. В ее комнате должен был круглосуточно находиться человек и гореть лампа. Делалось это из-за опасения, что на роженицу может напасть «Ал-баб», или «Ири шив» («Красная женщина») – демоническое существо, образ которого широко бытует и у других народов. Появляется она в виде безобразной женщины с длинными, ярко-красными распущенными волосами и длинными ногтями или в образах красного петуха, кота, лисы. Улучив момент, когда роженица остается одна, «Ал-баб» нападает на нее и похищает внутренности, которые затем торопится опустить в ближайший водоем. Если в этот момент не помешать ей и допустить, чтобы она опустила внутренности в воду – роженица вскоре умрет. Однако, если удастся схватить ее за волосы и пригрозить кинжалом, то она умоляет отпустить ее и клянется не трогать в этом селе людей в семи поколениях. Для того, чтобы оградить роженицу от пагубного влияния «Ал-баб», стреляли из ружей, били кремнями и медной посудой друг о друга, рубили кинжалом воду в родниках и реках. Под подушку женщины клали железную иглу, ножницы, кинжал, чеснок, по полу комнаты разбрасывали зерна проса.
С первыми 40 днями жизни ребенка также связаны определенные запреты и поверья. В особенности опасались, что его могут «сглазить» («ул апIуб»). Чтобы оградить ребенка от «дурного глаза», табасаранцы клали под его подушку кинжал, угольки, серу, прутик веника, зерна пшеницы, маленький Коран. В комнате, где он находился, ставили стакан с водой, куда опускали сырое яйцо, якобы лопающееся тотчас, если ребенка кто-то пытается «сглазить». В данном случае куриное яйцо выступает в роли оберега. Ребенка не оставляли одного, но если необходимо было отлучиться, у его изголовья ставили веник.
К ребенку не разрешали приходить пьяным, с ружьем, с отрезом только что купленной материи, в новой одежде – «заболеет «чилой». В особенности запрещалось приходить убийце – «ребенок посинеет и через несколько дней умрет», а также с золотыми или серебряными украшениями – «на теле ребенка появится сыпь». Ребенок мог заболеть «чилой» и от соприкосновения с сырым мясом или с людьми, бывшими на похоронах. Если такие люди направлялись в дом, то ребенка выносили из комнаты, а заносили лишь после того, как эти люди уже находились в комнате.
Так же поступали, когда несли сырое мясо, причем несущий предупреждал: «Уберите ребенка, мясо несу!» Для обоих случаев существовал особый термин – «бицIир улихьна адагъуб» («ребенка вперед вынести»).
Было нежелательным появление ребенка вечером на улице. В этом случае, «чтобы отпугнуть чертей», в его пеленки клали зерна пшеницы, кусочек хлеба, а лицо малыша мазали сажей.
Вскоре после рождения мать или бабушка укладывали ребенка в люльку («кьяб», «шинт»), с которой также связаны поверья и запреты. Так, колыбель нельзя было качать, если в ней не было младенца – «голова у него будет болеть». Нельзя было ставить люльку на голый пол – «заболеет», следовало предварительно подстелить.
Через люльку малыша не передавали – «расти не будет»; следовало обойти и передать. Также не оставляли колыбель неприкрытой – «черти могут забраться». Люльку следовало прикрыть наполовину, а не то «сон уйдет». Чтобы малыш крепко спал, в его люльку запускали кошку – «чтоб спал, как кошка».
В возрасте 1,5-3-х лет мальчиков подвергали обряду обрезания – «суннат». Грудным молоком кормили до 1,5-2–х лет, считая, что «материнское молоко ничто не заменит». Когда у ребенка начинали прорезываться первые зубы и они у него «чесались», ему давали жевать зеленый лук. Тот, кто первым увидел прорезавшийся молочный зуб, должен был сразу же порвать рубашонку на теле ребенка (от груди до пояса), а затем, вывернув наружу, зашить и надеть вновь. Он же дарил ребенку новую одежду. Видимо, этот обычай был направлен на то, чтобы «помочь» ребенку преодолеть болезненный процесс и «стимулировать» появление новых зубов.
