В Дагестане нет семьи, которой не коснулись бы разрушающие последствия терроризма. Неисчислимые потери от циничных и бесчеловечных действий радикально настроенных людей, скрывающих свои корыстные намерения под маской напускной религиозности, понесла и вся страна. Наша республика, к сожалению, стала рекордсменом среди регионов России по количеству эмигрировавших на Ближний Восток по экстремистским соображениям. По меньшей мере около 5 тысяч человек, выходцев из Дагестана, присягнули на верность боевикам ИГИЛ (запрещенная на территории РФ террористическая организация). Цифры неокончательные, так как явление не ликвидировано на корню. По сей день среди дагестанской молодежи остаются симпатизирующие «священному джихаду», за который обещаны пышногрудые гурии и вечная райская обитель. 

 

Трезвый анализ показывает, что вся пропагандистская пиар-кампания ИГИЛ построена на подмене истинных духовных ценностей, теологических манипуляциях и вероломстве. Но осознать это, в силу разных причин, может не каждый. ИГИЛ – это новый Бермудский треугольник, в идеологических водоворотах которого пропали многие искренние, горящие благородными идеями (им так внушили, и они искренне верят в это) молодые, но наивные пассионарии. Осознание, что внедренные в их сознание ценности были ложными, раскаяние в необдуманных, порой необратимых действиях для некоторых из них пришло слишком поздно. Они своей кровью, молодыми жизнями удобрили чужие земли в борьбе за мнимый шариат, оказались пешками в чужой безжалостной и хитрой игре.

Но самое страшное даже не это. В высшей степени абсурдным и противоестественным является то обстоятельство, что в наше благополучное время, когда столько причин и возможностей развиваться, строить семьи, жить счастливо, молодые люди потянули за собой своих жен и детей, которым нет места на войне, и обрекли их на бесконечные скитания, страдания и лишения. Этот процесс продолжается – эмиссары ИГ продолжают вербовать через соцсети совсем молодых девушек, завлекая их романтикой и обещая «золотые горы».Справедливости ради нужно отметить, что несмотря на сложную, противоречивую ситуацию, российские власти не оставили своих граждан, оказавшихся на территории других стран. Организована поистине масштабная работа по возвращению на родину россиян из зон вооруженного конфликта. Конечно, в первую очередь, речь идет о детях и их матерях, если таковые остались в живых.

Подробной информацией о нынешней обстановке на территориях, которые провозгласило своими ИГИЛ, о состоянии возвращаемых на родину детей, мотивах переселения адептов террористического государства на «земли джихада», а также трагическими историями обманутых дагестанок  с нами поделилась Уполномоченный по правам ребенка Республики Дагестан Марина Ежова. Вот уже более 10 лет она успешно занимается возвращением детей из зон вооруженных конфликтов в самых разных странах и как никто другой знает о проблемах «сирийских» детей и женщин. 

Сирийские дети не нуждаются в социализации…

– Добрый день, Марина Юрьевна. Нас особенно волнует тема возвращения дагестанских детей с территорий вооруженного конфликта, а именно – с Сирии. Сколько уже возвращено детей на родину с 2017 года, как вы вступили в должность, и сколько, по вашим данным, еще ждут заветного рейса?

 – Если говорить непосредственно о цифрах, то на сегодняшний день возвращено 225 детей из Сирии, Ирака, Турции, и в единой базе данных сведения еще о 1900 человек – женщин с детьми, которые могут там находиться. Этот список почти ежедневно пополняется. По нашим данным, они преимущественно находятся в лагерях на территории так называемого свободного Курдистана. Мужчины, как правило, ликвидированы либо продолжают воевать в рядах незаконных вооруженных формирований.  

К большому сожалению, проблематика нахождения гражданского населения, женщин и детей в зоне военных действий актуальна, прежде всего, для Дагестана. В большинстве регионов ее нет. Даже в Чечне, которая пережила кровавое противостояние войны. В рейсах из Сирии и Ирака количество чеченских детей минимальное – 1-2, тогда как дагестанских – 15-30. Например, в какой-нибудь Псковской области такой проблемы вообще нет. И это повод для самых серьезных размышлений: почему в мирное время, когда наше существование намного благополучнее, нежели буквально несколько десятков лет назад, когда открыты любые источники информации, когда государство, как в СССР, не притесняет религиозные институты, тысячи молодых людей срываются на войну, вдобавок забирают с собой беременных женщин, маленьких детей? Что мы сделали не так, что их подвигло на этот шаг? Кто и когда внедрил в наше общество идеи противостояния, разрушения, ненависти, когда высшие духовные смыслы религии трансформировались до примитивного уничтожения несогласных? Значит, мы, представители взрослого поколения,  не смогли донести до молодежи общечеловеческие ценности. Ведь что такое светская этика – это те же идеалы добра, любви, справедливости, верности, долга. Они ничуть не противоречат религиозным. 

70% моей деятельности и всего аппарата занимает именно эта масштабная работа. Хотя, например, неплатеж алиментов, безусловно, серьезная и важная проблема, которая отражается на ребенке, но она не несет глобальной угрозы национальной безопасности. Тогда как в вопросе с детьми из зон с повышенной террористической опасностью присутствует отсроченный конфликтный потенциал. Искаженная идеология может нести угрозу массовой безопасности – впоследствии один такой ребенок, будучи вовлеченным в террористическую идеологию, может унести десятки, сотни, даже тысячи невинных жизней. 

 – В каком состоянии – моральном и физическом – вы находите этих детей?

– В нормальном. Как правило, дети жили со своими мамами, тетями в лагере как в дагестанском микрогороде, ели привычную еду, говорили на своем родном языке, смотрели свои мультики, телефоны практически у всех есть, с бабушками-дедушками связь поддерживали. 

– То есть связь с семьями не потеряна?

 – Есть небольшой контингент, кто после штурма Мосула и других крупных городов, захваченных ИГИЛ, не располагает информацией о своих близких, но в основном все прекрасно знают, где их родственники, в большей степени все на связи. Так что дети в приличном состоянии, помощь туда идет. Некоторые у нас драматизируют, что они там умирают от голода, – такого нет. Да, рацион не самый богатый, как, в принципе, и у многих местных семей. Извините меня, но это не курорт, и богатой витаминами пищи, необходимой для ребенка, возможно, и не было. Но я знаю десятки дагестанских семей, которым, если хоть на Уразу-байрам удастся кусок мяса получить в качестве садака, и то праздник… А так, пустой хинкал и лепешка с помидором. 

К счастью, у тех детей, которых мы привезли на сегодняшний день,  потери в весе нет, есть даже упитанные, все очень хорошенькие. У некоторых были незначительные проблемы со здоровьем, а у большинства даже насморка не было. Самая страшная напасть, которая их постигала, — вши или чесотка. Исключение составляют раненые дети. Это наша боль. Это искалеченные и тела, и души. Самая чудовищная расплата за глупость и фанатизм родителей – сломанная судьба ребенка.  Конечно, вывоз таких детей в приоритете. В последний раз мы привезли нескольких ребят в тяжелом физическом состоянии, мальчишки с  переломанным позвоночником, другие серьезные увечья… Из 225 – таких всего 5-7 ребят, у остальных, слава Богу, нормальное физическое состояние, психологическое – удовлетворительное, с той лишь оговоркой, что глубокого анализа их ценностной составляющей никто не проводил.

… но им нужна коррекция мировоззренческих установок

– Марина Юрьевна, вы говорите, что проблем с социальной адаптацией вернувшихся детей, как правило, не бывает. Удается ли полностью реабилитировать таких детей? Вы уже можете делать выводы об эффективности предпринимаемых вами мер?

– Термин  «социализация», по моему мнению, не совсем корректен в данном случае, поскольку предполагает преодоление конфликта между ценностями, установками человека и правилами, нормами окружающей его среды. Эти дети, повторюсь, находились среди соотечественников, дагестанцев, в  мусульманской среде, одевались, питались, обустраивали быт в соответствии со своей  культурой.  Конфликта ценностей как такового нет. Но сколько людей, столько и частных историй и ситуаций. Ребенок – существо зависимое, и он – отражение взрослых, которые живут рядом с ним. И если эти дети попали в нормальную любящую семью, где адекватные родственники, нормальный достаток, они абсолютно неотличимы от остальных детей. И если вы пальцем не покажете, что он был в Сирии, никто и не догадается. Эти дети любят школу, прекрасно занимаются, педагоги их хвалят. Таких, к счастью, больше. Мы всех держим на контроле, поддерживаем с ними связь.

Там же, где изначально семья была не самой благополучной в силу разных причин, например, из-за бедности или пожилого возраста родителей, или инвалидности опекунов, там ты хоть «изсоциализируйся», такие дети не особо радуют своими результатами. У нас есть девочки, для которых мы просто не нашли других родственников, подходящих на роль опекунов, кроме очень старенькой бабушки – все ближайшие родственники целым тухумом выехали. И был выбор: дедушка-инвалид первой группы без ног или бабушка, которой под сто лет. Обычно таким старикам уже самим уход и присмотр нужен. А тут такое.

Третий вариант – детдом, но мы его не рассматриваем в принципе.  В итоге девчонок определили к бабушке.  А образовательный пробел огромный: по возрасту надо идти в 9-10 класс, когда ты даже первый не окончил… С ними надо было заниматься, контролировать, подтягивать, а попросту некому. В таких семьях, конечно, есть проблемы. Или, например, у вас в Табасаране есть замечательная семья Недюровых, опекуны 3-х детей, вывезенных нами, плюс трое своих детей и престарелые родители. В итоге под одной крышей проживают 8 нетрудоспособных человек. Глава семьи – педагог. Очень старается, но сами понимаете, прокормить на учительскую зарплату большую семью не так легко. Мы тоже стараемся помогать косвенно, спонсорской помощью. Но не хватает самого важного ресурса – времени, потому что мальчишки и без всякой Сирии хулиганистые, и проследить, чтобы они не пошли по наклонной, без родительского контроля тяжело. Ребенку важно время, на него потраченное. Поэтому я призываю общественников, меценатов брать под свой контроль таких детей, но помогать не конфетами, а своим вниманием, помочь со спортивной секцией, записать в кружки досуга, оплатить репетитора, чтобы они были заняты, а не предоставлены сами себе. Занятия и учеба – это очень важно. Дело в том, что мы не все о них знаем. У них шаткая, уже претерпевшая негативное воздействие формирующаяся система ценностей. Мы озабочены внешним, материальным, а важно, что у них в голове. Я не говорю о малышах, я о детях старшего возраста. Им нужна правильная, в том числе религиозная, коррекция мировоззренческих установок. Чтобы не случился диссонанс, чтобы они не пошли по стопам своих родителей, не стали жертвами фанатизма и манипуляций. Это то направление, над которым еще предстоит поработать. В идеале – людям с базовой теологической подготовкой.

Терроризм – это ведь старое явление, оно не возникло где-то на Кавказе или в Сирии. А использование детей в качестве солдат стало неотъемлемой практикой вооруженных конфликтов современности. В Сомали и Анголе, Конго и Уганде, Вьетнаме, Мьянме, Камбодже создавались целые отряды, даже детские армии. Причем они отличались безумной жестокостью, не ведали страха и были храбрее любого спецназовца. Эту ужасную практику позаимствовали все террористические организации: не только в ИГИЛ, но и в «Хамасе», в «Талибане» (запрещенная на территории РФ террористическая организация) формируются отряды из маленьких детей – 7-9 летних мальчиков, их называют «львята шариата». Детские армии – это, я считаю, позор в истории человечества. И если кто-то думает, что это где-то далеко и неправда и нас не коснется, он глубоко ошибается. Нас в глобальном мире касается все. И если «талибанская» история сейчас разворачивается за несколько тысяч километров, нет никакой гарантии, что завтра такой талиб не окажется у тебя под окнами и не кинет тротил в мягкой игрушке. Сирия тоже была не через дорогу, тем не менее туда подались тысячи наших молодых людей. Ребята, девчонки, да еще и с детьми. Как можно сказать, что это нас не касается? Чтобы этого избежать, об их ментальном здоровье надо позаботиться уже сейчас.

Дети – предмет политического торга

– Налажено ли межгосударственное сотрудничество в вопросах возвращении детей? Насколько та сторона (Сирия, Ирак, Курдистан) сговорчива? Заинтересованы ли они в помощи вам? Предоставляют ли списки пленников, беженцев, содержащихся в лагерях?

 – Нам никто ничего не предоставляет, наоборот, мы направляем списки, а они уже на месте решают, кого отдать. Легально организованной работы, обмена информацией не может быть по определению, так как все лагеря подконтрольны неофициальным властям, группировкам. Свободный Курдистан – непризнанное государство. Когда мы с ними общаемся, мы их даже не видим и не знаем, с кем конкретно имеем дело, потому что они все в балаклавах. Все происходит с точностью наоборот: мы здесь формируем базу данных, списки, отсюда собирается вся информация о том, кто и где может быть. 

В государственных, подконтрольных правительству Сирии и Ирака учреждениях ни одного гражданина Российской Федерации нет. Ни  взрослых, ни детей. Они абсолютно открыты и были «прочесаны» еще в самом начале кампании – в 2015-2017 годах. Всех россиян, которые находились там по разным причинам, с помощью посольства эвакуировали – и взрослых, и маленьких. Исключением являются осужденные по решению суда.  В Сирии и Ираке наши люди находятся в лагерях или частных тюрьмах, подконтрольных военным бандформированиям. Большая часть на  территории непризнанного Курдистана. 

– Почему именно там? С какой целью их там удерживают?

– Небольшая предыстория. Курды – один из древнейших народов Ближнего Востока, не имеющий при этом своей государственности. История Курдистана представляет собой череду непрекращающихся войн, причиной которых стали богатейшие нефтяные месторождения в Киркуке и Сулеймании. За обладание этими землями спорили Иран и Османская империя,  после Первой мировой войны территория Ближнего Востока – Ливан, Сирия, Палестина, Курдистан и другие оказались под европейским протекторатом – так называемыми Британским и Французским мандатами. И хотя по Севрскому мирному договору 1920 г. предполагалось немедленное провозглашение независимости Курдистана, на деле его разорвали на четыре части: турецкую, иранскую, иракскую и сирийскую. Вот уже более века курды требуют признания своей независимости.

Возвращаемся к нынешней истории. Если посмотреть на карту так называемого государства ИГИЛ, не трудно заметить, что она вобрала многие курдские территории. И рвались идеологи халифата почему-то не к мусульманским святыням, а …во все те же нефтяные  провинции Киркук и Сулеймания. (Многие до сих пор думают, что целью ИГИЛ была борьба за чистый ислам, а на деле – за грязную нефть). В военной кампании, развернувшейся на их исторической земле, курды увидели очередной шанс для создания своего государства. И вступили в войну против ИГИЛ. Они воевали не за Асада и не против него, не за ислам и не против, а за свою независимость и территорию. Отчасти их план реализовался, потому что они очень хорошие воины. Они отбили у террористов обширную территорию, охраняют ее по периметру, организовали лагеря для беженцев. 

Так почему же лагеря с беженцами им нужны? Это внешнеполитический ход. Это торг. Курды хотят признания независимости и своего государства как законную политическую международную единицу. И хотят они этого, прежде всего, от сверхдержав: не от Никарагуа, а от США, России и Китая. А тысячи беженцев, как они считают, – это такой козырь в  рукаве. Но мы же понимаем: то, что было можно в XIX  веке, нельзя сегодня. У курдов нет ничего, чтобы объявить себя государством, реализовать себя самостоятельным политическим субъектом. Кроме того, Россия вряд ли пойдет на признание Курдистана, поскольку  автоматически испортит отношения сразу с Турцией, Сирией, Ираком и Ираном и потеряет союзников на всем Ближнем Востоке. С Америкой тоже все понятно. Турция – член НАТО. Это политический момент. А есть еще экономический. Пока эти люди-беженцы там, туда идут тонны гуманитарной помощи по линии ООН,  «Врачей без границ», «Международного Красного креста» и других – все международные гуманитарные доноры обращены в их сторону. А на что, вы думаете, живут все эти люди? Там даже  палатки с одеялами с логотипами ЮНИСЕФ. А также за счет денежных переводов, которые, несмотря на страх уголовного преследования, осуществляют почти все родственники. То есть это еще и экономически выгодно.

Отчаявшиеся, романтики, обманутые, приспособившиеся…

– Давайте вернемся к Дагестану. Можете составить примерный портрет людей, которые вступают в ИГИЛ, и рассказать, по каким причинам они это делают?

– Каждая история, каждая судьба – она эксклюзивная. И однозначного ответа нет. Мы мониторим эти причины. Безденежье, отсутствие работы… да, эти причины имеют место. Но государство практически заставляет окончить хотя бы 9 классов школы, получить профессию, в то время как родители забирают детей из школы, особенно девочек, считая, что учиться не надо, а надо замуж. Зачем тогда во всем винить власти? И получается беспросветный тупик в самом начале жизни: нет нормального образования, нет хорошей работы,  каждый год рождаются дети, расходы растут, а жить не на что. Им, пребывающим в таком отчаянии, сулили деньги, обещали бесплатный дом, машину. И давали ведь! Но мы-то знаем, откуда эти блага. Уничтожалось коренное сирийское и иракское население, те же курды, езиды, вырезались целые семьи, и их имущество захватывали приезжие. И выехавшие из крохотного села отправляли фотографии родственникам, как они живут в особняках с пальмами и бассейном… Конечно, это производило впечатление, и некоторые шли просто за красивой жизнью.

Вторая категория – романтики. Сегодня, в век соцсетей, многие «женихи» смогли избежать важного этапа в виде знакомства с родителями, десятка обязательных обычаев, предварительных знакомств, церемоний, расходов… Официально не заявляя о себе, эти женихи «пудрят мозги» девочкам. Практика показывает, что даже в самой благополучной семье могут не догадываться, что в этот самый момент их дочку подвергают экстремистскому воздействию под видом большой любви. И таких историй сотни – когда «бедный, несправедливо засуженный воин» давит на моральные болевые точки, манипулирует неокрепшим сознанием, не брезгует ничем, обманывает и завлекает наивную жертву. В период юношеского максимализма это особенно легко: пара громких фраз в уши той, которую не понимают общество, семья, и она готова пойти за своим принцем хоть на край света. Многие, испытывая самые настоящие преданные чувства,  пытались вытащить своих любимых из ИГИЛ, поехали их вызволять и не смогли вернуться – оказались в тех самых лагерях или тюрьме.

Третий категория – те, кто попал под воздействие радикальных «богословов», вербовщиков, которые не признают традиционный классический ислам с поправкой на современность. Адресная и профессиональная «прокачка» молодых неокрепших мозгов – и девочки сами начинают верить, что все вокруг испорченные, развращенные, а праведная мусульманка должна исповедовать «чистый ислам» и не жить в этом «кафирском государстве». Кстати, ребятам также внушается, что современная, образованная девушка не может быть скромной и чистой, надо обязательно найти «покрытую», и многие в самых лучших побуждениях найти достойную спутницу жизни попадают в сети профессиональных вербовщиц, «черных вдов». Сегодня, когда любые Священные тексты, в том числе Коран, Библия  в свободном доступе,  имеются  переводы на абсолютно любые языки мира, вплоть до национальных, желающему изучать религию нет никаких препятствий. Если имеешь потребность, не ленись и купи книги, читай, думай! Но это ведь такой серьезный труд, что многим легче уехать отсюда и снять с себя ответственность за недостаток знаний.

Четвертая категория – не самых высоких принципов женщины. Некоторые ехали за мужьями, которые потом были ликвидированы, и они благополучно выходили замуж в очередной раз, и не единожды. В итоге мы имеем сегодня женщин в лагерях, у которых все дети от разных мужчин, происхождение которых они не всегда знают, что затрудняет проведение ДНК-экспертизы и оформление документов на ребенка. И там это преподносится так, будто они совершают богоугодное дело, становясь супругами джихадистов без всяких прелюдий. То есть пропагандируется аморальное поведение, завуалированное благими целями. Этого нет даже в самой ультрасовременной европейской культуре. Для женщин с низкой социальной ответственностью это очень даже приемлемо – когда они не хотят работать, учиться, приносить пользу. Кстати, и возвращаться такие тоже не хотят. И такие есть.  

Во всем нужно придерживаться принципа справедливости

– Многие женщины боятся возвращаться, даже когда удается такая редкая возможность: дескать, на них заводят уголовные дела за пособничество террористам. Как мы знаем, в регионах Северного Кавказа данная практика разнится, несмотря на общность проблемы. Все же, обязательная ли эта мера? Если женщина была вынуждена вести быт игиловцев, грозит ли ей за это срок?

– Сколько людей, столько и сценариев. Мотивы разные, поведение разное. Есть и такие женщины, которые отказались выходить повторно замуж после смерти мужа, и во всем этом беспределе участвовать отказались даже под пытками и угрозами. Как уже было отмечено, туда ехали не только недалекие женщины, чтобы устроить жизнь по-легкому (таким и сейчас там хорошо, их свои не обижают), но и те, кто был введен в заблуждение, кто пытался вызволить близких, у кого мужья детей забрали – они прекрасно осознают тяжесть своего положения, готовы ответить за ошибки, предстать перед судом. И они знают, что скорее всего им предстоит понести ответственность, так как каждый совершеннолетний здравомыслящий человек, прежде чем куда-то отправиться, должен задать вопрос: зачем и куда я  еду? Не надо быть академиком, чтобы задавать элементарные вопросы. 

У нас многие искренне считают, что женщины ни в чем не виноваты, так как они напрямую не участвовали в боевых действиях. К нам нередко приходят родители этих девушек, женщин, плачут, говорят – она же никого не убивала. Ну, да, вступила в запрещенную террористическую организацию, но все осознала. Давайте представим, если женщина никогда в жизни не употребляла наркотики, не прикасалась к ним, а просто отнесла сумку, в которой оказались наркотики, она виновата? Ей предложили деньги, и она из благих намерений, чтобы прокормить своих детей, это сделала. Преступница она или нет?

Скажу так: любая женщина, у которой есть дети, которая вынуждена предстать перед законом и будет осуждена, – жертва. Они все жертвы, кто, не подумав, не пожелав разобраться, дал втянуть себя в эту глобальную политическую мясорубку. Но в юриспруденции есть принцип аналогии права – «принцип законности и справедливости». Если мы требуем простить игиловских женщин, то по аналогии, я считаю, надо простить всех тех женщин с детьми, которые сидят в колонии. Вот уже 8 месяцев директор школы №56 Махачкалы находится под следствием в СИЗО [в настоящий момент переведена под домашний арест. – Ред.] за взятку в 200 тыс. рублей – она тоже женщина, у нее тоже трое маленьких детей. Ее жалко? До невозможности жалко. Или сколько женщин отбывают срок за мошенничество: взяли в долг деньги на открытие своего бизнеса, опять-таки – чтоб прокормить семью, поехать в Турцию за товаром, а границы закрылись. Прогорели, идут проценты – а у них ни товара, ни денег, отдать нечего, на них пишут заявление. Их жалко? И у них у всех дети.

Посмотрите категории преступлений у нас в женской колонии в Кизилюрте, ведь там каких-то злостных преступлений, убийств нет, они в принципе крайне редко встречаются, это противоречит их природе. В основном там наркотики, и даже не употребление, а мелкий оборот. И все из-за денег. «Работы нет, кормить детей чем-то надо, предлагали хорошие деньги, но я не прикасалась!». Но тем не менее этих женщин держат в тюрьмах, а тех должны освободить? Это не потому, что одних жалко больше, чем других, это несправедливо. 

– В одном из документальных фильмов по этому поводу Юнус-Бек Евкуров открыто высказался, что в Ингушетии не собираются возвращать ни детей, ни жен террористов – тех, кто отказался от своей страны, республики и уехал воевать за чужое государство. Как объясняли свою позицию у нас в Дагестане?

– В 2017 году, когда мы привезли самых первых детей, в самых высоких кругах было принято решение, что медийно это освещаться не будет. Но родственники, конечно, на радостях выставляли фотографии в соцсетях. И министру МВД Абдурашиду Магомедову было направлено открытое письмо, которое подписали десятки дагестанцев, чьи родные погибли при исполнении: вдовы, матери, дети военнослужащих, ФСБ, просто мирных людей, которые погибли во время терактов в Буйнакске, Кизляре, Каспийске, полицейских, застреленных на дорогах и блокпостах. Мол, мы считаем эту кампанию «плевком в лицо», осквернением памяти  наших близких. Это – отпрыски террористов, которые открыто выступили за уничтожение государства и его защитников. Это было гневное возмущение.

Я каждый день слышу: что вы создаете эти детям комфортные условия, каких у обычных дагестанцев нет, так еще и за государственные деньги оттуда вызволяете, государственным бортом привозите и плюшками задариваете? Так что эта точка зрения приветствовалась не только в Ингушетии, но и у нас.

Коронавирус против ИГИЛ

– Официально с конца 2017 года ИГИЛ разгромлен, но какие-то территории все еще остаются ему подконтрольны. Зафиксированы ли вами свежие случаи эмиграции в Сирию? Какую тенденцию вы наблюдаете сейчас? 

 – Надо признать, что еще остаются достаточно серьезные анклавы, подконтрольные ИГИЛ, они не разбиты до конца. И поток продолжается. Он, конечно, не такой сильный и организованный. И в том числе благодаря коронавирусу. Это единственное благое дело, которое сделала эта болезнь. Границы закрыты, и все желающие просто физически не могут уехать. Но вот приоткрылась граница Турции, и буквально позавчера [18 августа 2021 г. — Ред.] мне звонит женщина в слезах: мол, помогите, пешком переходят нашу границу в Магарамкенте, оттуда в Азербайджан, потом в Турцию, а там – протоптанным маршрутом в Сирию. Проблема не искоренена. И если вам, читатели, сегодня кто-то нашептывает про «прекрасное» исламское государство, исламский мир, где можно беспрепятственно соблюдать в лучшем виде все предписания ислама, обратитесь в редакцию или напрямую к нам, в аппарат омбудсмена, возьмите контакты людей, которые там были и своими глазами увидели то «прекрасное» исламское государство, которое расписывают как идеальное место для соблюдения религии. Не верите нам, не верите властям – спросите тех, кто туда уже сходил, уже оттуда вернулся и все своими глазами увидел. Они вам все расскажут. 

 – Да, кто там побывал, сейчас уже убеждены, что здесь намного легче придерживаться и исповедовать свою религию, нет никаких запретов. Мы до сих пор не можем найти хоть какое-то разумное объяснение мотивам тех женщин, что обрекли своих детей на такую судьбу. Какие мотивы все-таки ими двигают, неужели только пресловутый слепой фанатизм?

  

– Люди абсолютно разные. Нам приятно думать, что наши дагестанские семьи – более высоконравственные, чем, например, западные или российские. И да, конечно, большинство нашего общества составляют потрясающие люди, которые восхищают во всем: в отношении к семье, к детям, профессии,  к миру – во всем. На соседней же улице могут жить негодяи, которые истязают своих детей, превратили дом в притон, и ты приезжаешь с органами опеки на вызов соседей, потому что они жалуются на вой детей, и находишь их в диком состоянии – голодными, в собственных экскрементах.

 А родители в непонятно каком состоянии. В одном из муниципалитетов изъяли ребенка, которому крысы нос отгрызли, пока родители гуляли. И это не где-то на Мадагаскаре или в пьяной российской деревне. Это у нас, в Дагестане. 

И фанатизм тоже имеет место. Я с глубоким уважением отношусь к религии, но вместе с тем моя субъективная позиция такова: давать религиозные знания только тогда, когда уже есть фундаментальное качественное светское образование, иначе это чаще всего заканчивается фанатизмом. В чем концептуальная разница научного мировоззрения и религиозного? Наука зиждется на принципе противоречия. То есть любой тезис должен быть либо доказан, либо опровергнут. И все научные исследования – это попытка переосмыслить или опровергнуть ранее существующие догмы. А человек, обладающий критическим мышлением, не может стать объектом манипуляций по той простой причине, что он задает вопросы и во всем сомневается. В науке так: «а что, если?..». В религии все с точностью до наоборот. Ты должен верить беспрекословно, если ты сомневаешься – ты неверующий. Маленькие дети в силу возраста не могут постигнуть идею Бога, они все воспринимают буквально, примитивно, они не понимают, где метафора, где философия, где прямой смысл, а где иносказание. А раз все уже известно и предопределено, зачем тогда вообще учиться, познавать какие-то науки, расти над собой?  В итоге, попав в прогрессивную социальную среду, такие дети, как правило, плохо учатся, крутые мальчишки, девчонки их в свою компанию не принимают, они либо попадают к двоечникам, где не особо развиваются, либо становятся отщепенцами и замыкаются. И этот барьер для подростка, а потом и для семьи уже непреодолим. 

Сегодня нам везде дают зеленый свет

– Марина Юрьевна, бывают ли у вас приступы эмоционального выгорания, чувство вины, что, несмотря на активную работу, многие дети обречены, и как вы с этим справляетесь?

– Бывает. И один из способов борьбы с этим состоянием – это просто не думать об этом. Я понимаю и принимаю тот  жестокий факт, что не всех спасут и не все выживут. Но это рациональная история. Надо надеяться на лучшее, по-другому нельзя. Если постоянно думать о неудачах, печалях, трагедиях, которые происходят, – можно сойти с ума. В нашем случае мы не просто не должны, мы не имеем на это права. У нас есть полномочия, нас посадили сюда не поддаваться рефлексии, а помогать людям, которым по сути все равно, какой ты чиновник – горящий, потухший, ты должен делать свою работу быстро и хорошо. Так что в этом плане я не сентиментальна. 

– А какая операция по возврату детей запомнилась вам больше всего?

 – Первая, конечно, как и все, что происходит впервые в жизни. Сейчас все уже на абсолютно другом уровне, потому что Владимир Владимирович дал поручение, Анна Юрьевна (Кузнецова, Уполномоченный по правам ребенка при Президенте РФ. – Ред.) на федеральном уровне возглавила эту работу. У нас шикарный военный самолет, спецсопровождение, везде нам дают «зеленый свет». А раньше работали без средств, без поддержки, буквально на перекладных с маленькими детьми… Этого не забыть никогда. 

– Марина Юрьевна, спасибо за уделенное время и исчерпывающие ответы.