Загир Арухов оставил после себя богатое научное наследие и самое главное лучшие воспоминания современников, коллег и друзей. О его бескомпромиссной борьбе с идеологами экстремизма и терроризма, фундаментальных научных работах, раскрывающих основу исламского фундаментализма,  скрупулезной работе по выстраиванию эффективной системы СМИ, способной эффективно  противостоят информационным вызовам, стоявшим перед Дагестаном на рубеже двух веков, написано и сказано много.

Однако за фигурой Арухова –дальновидного государственного деятеля, масштабного политика и крупного ученого часто остается незамеченным Арухов-художник — глубоко талантливый, удивительно одаренный и неординарно мыслящий человек с необычайно чутким отношением к жизни во всех ее проявлениях. Именно яркое творческое начало, гармонично сочетающееся с аналитическим складом ума, и стало той  основой, на которой и выросла эта масштабная и до сих пор в полной мере не оцененная личность, чья прозорливость и умение смотреть сквозь годы вперед сыграли неоценимую роль в сохранении мира и стабильности в Дагестане в тяжелые годы.

 

Свои чувства выражал в стихах…

Загир Сабирович Арухов был человеком богато одаренным от природы. Об этом говорят  все люди, которые близко знали его. Поэзия, живопись, каллиграфия, музыка  — все давалось ему легко.

Он писал глубоко лиричные, задушевные стихи и посвящал их невесте, а потом супруге  Альбине Сефербековне.

«Целые поэмы были посвящены мне. Он был такой романтик… Я была засватана почти год. Он тогда учился в Москве, а я – здесь, в Махачкале. И за этот год – тогда ведь люди письма писали друг другу – он в письмах отправлял мне стихи . Написал несколько тетрадей. Сам же потом с помощью канцелярских скрепок собрал их – в виде нескольких тетрадей. Они хранились в нашей прежней квартире, где мы тогда жили… Такие красивые стихи были. Целые поэмы. С использованием восточных, арабских образов и мотивов. И все были посвящены мне», — вспоминает Альбина Сефербековна. Вспоминает с сожалением, потому что после  смерти Загира Арухова, которого подорвали в подъезде дома, где он жил, семья переехала в другую квартиру; домашние долго отходили от тяжелейшей утраты, их вещи перетаскивали знакомые и родственники, и тетради со стихами были утеряны.

Но некоторые стихи его сохранились, и они наглядно характеризуют его художественны мир и тончайшую поэтическую натуру, устремленную ввысь:

Слепою птицей взмыть бы в небо

Росою умыться мне бы в небе.

Звездной десницей в вечность уйти бы

Или насмерть разбиться на белой груди бы.

Взглядом избранницы забыться в бреду,

Или израниться – утоленье найду.

В сини акварели сгореть мне в безвестьи,

А внизу смотрели бы – на пожар созвездий!

 

«Очень любил рисовать минареты…»

«Загир Сабирович был одаренным человеком во всех отношениях. Мог посадить напротив себя детей и за минуту нарисовать портрет дочки. Как он рисовал! – Альбина Сефербековна проводит широкими и энергичными движениями по воображаемому холсту, передавая стиль работы Арухова-художника. – Загир вообще был талантливым человеком, конечно. Он мог, сидя за пианино, на слух сыграть или  набрать любую мелодию. Одаренный человек был!» — продолжает свой рассказ-воспоминание Альбина Арухова.

— Он всегда рисовал минареты. Очень любил рисовать минареты мечетей. У него была удивительная тяга ко всему мусульманскому, арабскому языку, восточной культуре. Хорошо знал исламскую религиозную литературу

Интересно, что изначально Загир Арухов хотел выучиться на живописца. В первый год после школы он вместе с отцом поехал поступать в Московский художественный институт имени В. И. Сурикова. Но опоздал с подачей документов (не успел получить вовремя  требуемую медицинскую справку) и не смог поступить и вернулся домой

После окончания факультета журналистику МГУ, где глубоко изучил и арабский язык, Загиру Арухову дали направление в одну из арабских стран. В это время у молодой пары родился первый ребенок. Была весна, стояла теплая погода, и Загир, перекинув пиджак через руку, зашел в магазин рядом с корпусом  МГУ.  Из нагрудного кармана его пиджака незаметно для хозяина выпал партийный билет.  Потеря партийного билета считался настоящим проступком. Арухов бросился искать его. Правда, через некоторое время в университет позвонили из магазина и сообщили, что найден партийный билет на имя Загира Арухова. Из-за этого инцидента Арухова не отправили за границу. Правда, ему предлагали работу в Москве. Но Арухов сразу отказал: «Я нужен там, где я родился.Таких как я в Москве очень много. Я буду больше полезен у себя на родине» и вернулся в республику.

 

Загир Арухов очень любил книги.

«Когда мы возвращались из Москвы – тогда самолеты редко летали в республику, мы поездом ездили, у него столько было  коробок с книгами… Загир  признался мне, что все деньги, которые ему отправляли родители, когда он учился в Москве, он тратил на покупку книг.  И вот, чтоб не терять свои книги, он придумал свою печать, сам вырезал ее и ставил на все свои книги. На клише печати был вырезан  одногорбый верблюд. Он очень любил верблюдов. Не знаю откуда, но у него было очень много любви к исламу, к мусульманской цивилизации.  У нас дома сохранилась книга переводов хадисов, сделанных Загиром с арабского. Книжка называлась «Хадисы Пророка». Знаете, тогда  было мало тафсиров на русском, переводов, — продолжает Альбина Арухова. – Я также помню, что он к одному  празднику [Ураза-байрам. – Г.М.] открытки придумал. Сам нарисовал, сам придумал текст и написал его каллиграфической вязью, ходил в мечети и преподносил им в подарок мусульманские книги со вложенными в них этими открытками. Он выучился каллиграфическому письму. Сам вырезал из доски стилос, макал его в чернила и выводил удивительно красивые арабские буквы. Настолько он любил эту веру, все, что связано с ним».

Нужно сказать, что у Загира Арухова этот интерес к восточной цивилизации, культуре был весьма устойчивым и сформировался еще в школе. О настойчивости юноши в достижении цели позволяет судить написанное им  в  1979 году письмо к Амри Шихсаидову, в котором Загир Арухов просит известного ученого-востоковеда написать за него ходатайство в Институт стран Азии и Африки, поскольку в тот период студенты, не имевшие московской прописки, в вуз принимались только при наличии ходатайств общесоюзных ведомств и министерств относительно целевой подготовки. При чтении письма поражает стиль вчерашнего выпускника сельской школы   – вполне сформированный, непринужденный, лаконичный, его тактичность к адресату, а также умение  точно излагать мысли и выражать свои чувства. В письме Загир с болью пишет о бюрократическом равнодушии и глухости, меркантильной приземленности дагестанских чиновников, к которым он ранее обращался с аналогичной  просьбой — написать за него ходатайство в МГУ:

«… Обратился в обком КПСС.
— Мы выдаем направления только в технические вузы…
Ищу дальше. Я в министерстве просвещения республики… Мне стало не по себе, но все же приведу слова, нервно брошенные в ответ на мою просьбу:
— Что вы все тянетесь в институты международных отношений, в восточные, к каким-то арабским языкам?
Вон (назвал своего знакомого) окончил институт, аспирантуру, год работал где-то в Египте, приехал и переводит сейчас какие-то тексты. И все это делает за какие-то 120 рублей… Вот тебе и арабский…».

Было очень горько за него. Как же мне было объяснить этому взрослому, возможно, и уважаемому человеку, что не деньги интересуют меня, нет, не ради денег я тянусь в институт. Как же я мог ему объяснить? Как мог рассказать ему, что не хочу я считать томительные часы на нелюбимой работе, что не хочется мне считать годы до пенсии?
«…»

«Целевое направление тот «нервный человек» с министерства мне так и не выдал.
— Востоковеды нам больше не нужны!.. — сказа он в том же тоне, желая закончить со мной разговор.

Я уехал в родной Белиджи и снова вышел на работу.
Осенью призвался в Советскую Армию, в Группу советских воск в Германии.

«…»

И где бы за эти годы не приходилось бывать: на учебных полях ли, в классах ли, на полигонах, меня ни разу не покидала мысль о восточном факультете, об арабистике.
Недавно из Москвы получил письмо, в нем снова ставится вопрос о целевом направлении на учебу. Вновь я спрашиваю себя: «Неужели нашей республике не нужны историки-востоковеды, коль ответственные ведомства не направляют на учебу. Ведь сколько неизведанного таит в себе история Дагестана. История Южного Дагестана, как и Дагестана в целом, представляет для меня нескрываемый интерес, особенно возросший после раскопок А.А. Кудрявцева в крепости г.Дербента.
Всем этим и многими другими, в частности, новейшей историей стран Ближнего и Среднего Востока я хочу заниматься после окончания Института стран Азии и Африки (ИСАА) при МГУ. Это цель моей жизни».

И разве стоит удивляться после этого, что Загир Арухов так хорошо  знал персидскую  поэзию, которую читал в оригинале. Изучение языков было другой его страстью. Он владел в совершенстве арабским языком, знал английский язык, читал поэмы Фирдоуси на оригинале. По словам профессора Шабана Мазанаев, однажды на филологическом факультете ДГУ, где в тот период работал и Арухов,  проходило мероприятие, посвященное восточной культуре, поэзии и языкам. Выступали разные ораторы. Потом слово взял Загир Арухов. И стал наизусть читать стихи Саади и Физули на фарси. Зал пришел в восторг и был глубоко впечатлен.

«Любимым произведением  Загира было суфийское стихотворение Саади Ширази «Эй, сорбон» («О, караванщик»). Он все время читал его — с  таким воодушевлением. Я помню даже ее строки:

Эй, сорбон, оҳиста рон, к-ороми ҷонам меравад», — подтверждает слова профессора и Вльбина Арухова.

Сам ездил, сам учился всему. Я до сих пор поражаюсь его увлеченности.  Он ездил в заброшенные сельские мечети, собирал разбросанные страницы рукописей  и листы старых Коранов, потом сидел и шил из них книги – по листочкам. Очень идейный человек был. Очень жель… Я думаю, очень многое бы сделал. Мне кажется в этот короткий миг жизни он прожил столько, сколько люди не проживают всю свою жизнь…

В жизни Арухова было немало мистических ситуаций и событий, которые подтверждают необычность его творческой натуры, самой его личности.

Как отмечает его классный руководитель, в четвертом классе, когда дети рассказывали о том, кем хотят стать в жизни, маленький Загир заявил: я хочу стать министром. Весь класс рассмеялся. Потому что это было нечто недостижимое. По происшествии 30 лет он стал министром.

На надгробном камне Арухова высечены строки из Корана «Все мы от Аллаха и к Нему мы будем возвращены». Эти строки еще при своей жизни Арухов по вечерам писал для надмогильного камня своего дяди, которого очень любил и уважал.  А в итоге эти же слова, высеченные по трафарету, вырезанному рукой самого Арухова, по просьбе супруги, были нанесены и на его надгробный камень.

Загир Арухов, хоть сам и не молился, очень любил людей верующих. Молились родители его супруги, не пропускала ни одной моитвы мама и самого Арухова. «Он всегда говорил: «Как же я радуюсь, когда вижу, что они молятся», часто говорил он супруге.  Загир Арухов с большим уважением относился ко всем религиям.

«У нас дома каких только религиозных книг нет — Тора, Коран, Бхагавадгита, Евангелие. Он даже Библию для детей покупал. Загир считал, что вера одна, Бог един, хоть религии разные».

Эту позицию свою Загир Арухов реализовал уже в бытность работы министром, когда реализовал концепцию единого дома Дагестана, в котором должны мирно уживаться представители всех религий