На костылях – он к ним уже привык,
От боли и тоски изнемогая,
В родимый дом, где мать ждала седая,
Израненный вернулся фронтовик.

 

Что он живой – не верил даже сам,
Иссеченный, истерзанный войною…
И злой, кровавою слезою
Сочился на груди – у сердца – шрам.

 

Едва родной порог переступил –
Мать бросилась, забыв про все, навстречу.
И долго-долго не кончался вечер –
С ним весь аул в тот вечер говорил.

 

И взгляд соседок стал теплей, светлей:
А может, он их видел сыновей?
И взгляд невест уже не так суров:
А может, он их видел женихов?

 

– А может, ты письмо сынка принес? –
Соседка задала ему вопрос, –
Уже полгода он не пишет мне…
– Все, знаете, бывает на войне…

 

Как молния: – Приехал фронтовик!-
Молва летела… Снова – встречи, встречи…
И вот однажды в тихий майский вечер
Пришел к нему почтеннейший старик.

 

Он плотен был, с обветренным лицом,
С глазами, что смотрели вдаль устало…
Все в нем, и незнакомом, и чужом,
Знакомые черты напоминало.

 

И мысли в голове фронтовика
Смешались вдруг… И ощутил он радость!
Он в старике увидел паренька,
Которого искали для награды.

 

Еще припомнил, как в землянке пар
Тепло струился… Тлел фитиль, мерцая…
И обнял его сына комиссар,
Медалью «За отвагу» награждая.

 

Потом его он больше не встречал –
Война людей решительно разводит…
«Но как старик на паренька походит!..»
В нем фронтовик солдата узнавал.

 

И он отцу солдата все сказал,
Потом солгал – хоть лгать не приходилось,
Что видел его после… И светились
Надеждою усталые глаза.

 

– Так, значит, видел сына каждый день?
С его лица сходила тут же тень.
– Так, значит, сын мой, как и ты, герой?–
И он касался ордена рукой.

 

… И с той поры немало лет прошло,
Но каждою цветущею весною
Старик приходит в тот же день в село
И в дверь стучит иссохшею рукою,
И, взглядом быстрым горницу окинув,
Он снова обращается к мужчине:
– Так, значит, видел?.. Значит, сын – герой?

 

– Да, да, отец… – ответит фронтовик
(И воцарится трудное молчанье),
И все глядит на старика с печалью,
И видит, как его светлеет лик.

 

Поговорит и наберется сил,
И вновь пойдет неспешными шагами…
И повторяют губы его сами:
«Он седину мою не осрамил…»

 

Перевод с табасаранского языка Ивана Кузьмича Савельева