Заболела бабушка. Я каждый день бывала у неё. Это были 1963-1964-ые годы. Я её помню с самого детства.

 

 

«…»
Я всегда была рядом с бабушкой. Она с первых дней учила меня нашим обычаям и традициям. Она в молодости работала с мужем (моим дедушкой) в кузнице, ковала железо, из которого делали и формировали косы, серпы. Потом они ездили на лошади в разные сёла, особенно в Агул. Они продавали орудия труда и на вырученные деньги строили наш дом, где прошло моё детство, где родились две мои сестры Сефьят и Минаханум (они ушли в мир иной в младенчестве) … и два моих брата – Мирза и Мурад. Эта кузница была во дворе старого дома, пока мы жили там. Дедушку своего, конечно, я не знаю. Он ещё до моего рождения, в 1935-м году, ушел из жизни.

В детстве бабушка очень часто рассказывала мне о нём, что он был очень работоспособным, отличался прямотой характера, и многое из её рассказов напоминало мне характер и образ жизни моего отца. Фотографии его, конечно, я не видела. Тогда ведь не было фотоаппаратов, люди не имели возможности фотографироваться. Да и сама бабушка на одном лишь фото вместе с моим отцом, двоюродной сестрой Селмихан, Мирзой и с моей мамой (у неё на руках ещё и маленький Мурад).
С бабушкой у меня связаны и не совсем приятные воспоминания. Помню, как она не пускала меня на улицу к подружкам. А мне очень хотелось выйти и поиграть. Так она меня воспитывала. Была строгой и требовательной
Бабушка была родом из селения Кувиг. Меня она брала с собой туда часто. Очень хорошо помню её село и отцовский дом. Она редко смеялась, и на её лице всегда была какая-то грусть – это по ушедшим из жизни раньше времени сыновьям. Двое не вернулись с фронта. А один умер буквально через месяц после женитьбы. «…».
Бабушка говорила, что он был красавцем, что он очень красиво танцевал лезгинку. По её словам, с ним многие женщины, девушки выходили танцевать, образуя круги, он танцевал в центре этого круга и долго танцевал. Об этом рассказывала мне ещё моя родственница Мина бажи. Сельчане любовались им и его танцами. Звали его Курбан.

 

«…»
Однажды, быстро поднимаясь по лестнице с глиняным кувшином с водой на спине, чуть не упала от быстрой ходьбы, кувшин разбился от удара об стену. Мама, конечно, поругала, а бабушка начала меня защищать. В тот вечер за водой я не пошла, так как кувшин мой «улетел». Можно было многое о бабушке писать, она была во всех отношениях, как я отметила, очень мужественной и достойной женщиной.
Когда я была в четвёртом классе, бабушка хотела учить меня совершать намаз. В этот момент приходит папа и спрашивает бабушку, чему она меня учит. Она сказала, что учит молитвам намаза. Папа сказал очень строго: «Оставь свои уроки. Ей достаточно тех уроков, что преподают в школе». Бабушка очень сильно обиделась на отца и больше меня не учила делать намаз. Когда училась в пятом, я попросила бабушку, чтобы она научила меня, она ни в какую не соглашалась, так как сильно обиделась на отца-атеиста. Я к 50 годам научилась намазу от своего свёкра и по книге «Намаз».

 

«…».
Бабушка Аминат лечила себя сама. В одном из номеров газеты «Айболит» вышла моя статья «Моя бабушка Аминат». Там я рассказала о том, как она лечилась. Как все женщины в селе, она всегда пекла хлеб в тандыре. Перед выпечкой хлеба она ходила на луг собирать разные травы и приносила целую вязанку. Когда убирала хлеб из тандыра, ждала, когда огонь убавится, затем бросала ту охапку свежих разнообразных трав в этот тандыр. Ставила туда табуретку, садилась на неё, сняв всю одежду с себя. Я накрывала тандыр деревянными досками и лоскутками старых паласов, чтобы она сидела там и парилась. Время от времени бабушка просила меня убрать лоскутки паласа, чтобы шел пар. Я сидела наверху и по просьбе бабушки то прикрывала, то убирала доски и лоскутки. Мне казалось, что я сижу у тандыра целый день. Когда я спрашивала у неё, хватит ли ей сидеть там, она отвечала — нет, пока сиди там жди. И вот, она выходит из тандыра, в чем мать родила заворачивается в одеяло и бегом в постель. К этому ре, ни у неё был готов чай с чабрецом и мятой. Она пила его 2-3 раза. На следующий день, утром, она вставала и говорила: «Как же мне легко, я как будто заново родилась». Эту лечебную процедуру она делала каждое лето, это я хорошо помню. Любая работа ей была под силу. Она ходила на поле во время жатвы и помогала убирать урожай, копать картошку, то есть делала сложную работу

Бабушка все время лежала у лестницы на веранде, я не могла выходить на улицу к подружкам. А на крыше первого этажа находилась лестница, по которой поднимались на крышу второго этажа. Я эти лестницы ставила на улицу с первого этажа и уходила к подружке Сефият или к нашим родственницам Фатимат и Бегихан. Как только бабушка просыпалась, она шла за мной с прутьями в руках. Я шла впереди и плакала, сидящие на гумне ребята смеялись. Вдоволь играться она никогда не пускала и всегда я томилась дома. Читать книжки пока хорошо не научилась, а к Селимат ходить она тоже не разрешала. Говорила, пусть она приходит. Её мама Гулейбат бажи тоже была очень строгой женщиной. Строже даже, чем моя бабушка. Если Селимат бывала у нас, она из окна звала её домой, и Селимат быстро уходила. Бабушка всегда повторяла «Девушки не должны улицу выходить, они должны сидеть дома».

Не помню, чтобы она жаловалась на что-то, но в душе у неё был нерастворимый комок горя по своим трём сыновьям. Она была примером для подражания молодым и взрослым. Наши родственники всегда её называли «старшая мама», «аьхидадай» – ласково и нежно. Пусть на том свете она будет в раю!

Из детских воспоминаний, как я помню, наша семья не видела голода, как другие сельчане. Однажды с бабушкой мы ходили в Халаг к её единственной дочке Муминат. Это было, наверное, в годы войны или вскоре после окончания войны. Мы с бабушкой переходили небольшое ущелье. Вдруг нам навстречу вышел высокий мужчина и опустился на колени перед бабушкой со словами: «Знаю, что у тебя хлеб в скатерти. Дай кусочек, умираю с голода» – и протянул бабушке старинное украшение с монетами, в обмен на хлеб. Она вытащила хлеб и дала ему. А лаваш с маслом оставила. Украшение, конечно, не взяла. Он с такой жадностью поел тот хлеб. Говорил, что ходил в нижние села района, но никто не дал ни хлеба, ни зерна, ни муки в обмен на этот кулон. Очень хорошо помню его лицо, внешность, одежду. Потом он, этот кулон с монетами, все равно принес бабушке в обмен на хлеб, пшеницу. Я его долго носила на праздничные мероприятиях. Затем брат Мирза этот кулон бесплатно отдал работникам музея, которые приехали из Москвы, или они были аферисты – так пропали наши семейные ценности. У меня был не только этот кулон, но и большой пояс, который таким же путём был отдан им.
Много было на этих кулонах и поясе рублёвых монет из чистого серебра ХVIII- ХIХ веков. Вот мне до сих пор их жалко. Это ведь были семейные реликвии и должны были оставаться в семье, передаваться из поколения в поколение. У меня остались три рублёвые монеты, которые передала мама, сняв со своего пояса. Пока были живы бабушка и мама, они оставались в семье. Конечно, я себя тоже виню иногда, но я не жила у родителей, поэтому они, эти реликвии, ушли в разные стороны. Сейчас не знаю, но тогда в них ценности особой не было, кроме этих монет как украшений.

«…»

Помню, у бабушки был большой сундук, где хранились хорошие ткани (харайин парчйир). Но их конфисковали. То есть приезхали из района и забрали после того, как братьев отправили на фронт. Курбан же вернулся назад из Геджуха. Это, как я отметила ранее, считалось дезертирством. Поэтому у бабушки не было улыбки на лице. Это видно и на единственной фотографии с ней. Она даже не смотрит, опустила голову. Но я очень любила бабушку Аминат – она была достойной женщиной в семье Мирзаевых, которая трудилась за себя и за ушедших на войну трёх мужчин. Она меня научила всему, что должна знать женщина гор. Конечно, тогда условия жизни были очень тяжелые: почти все работали в колхозе, дома тоже было много работы, выполняли всё вручную.

Во всех домах стояли деревянные станки, на которых ткали ковры и паласы. Это было обязанностью всех женщин. Сеяли коноплю с целью получить материал для одежды, ткать паласы. Помню, как мама и дяди жена Ханумага бажи на первом этаже старого дома ткали полотно и из него шили рубашки, штаны. Мама мне для полотенца дала кусок такого материала, и я его храню как память о тех временах.

Сначала ткала бабушка, а когда она постарела, эту работу выполняло поколение молодых. Станки, на которых ткали полотно, были очень интересные, достойные изобретения инженера. Они у меня перед глазами. Ткали ещё и материал из шерсти для бурок белого или чёрного цвета. Ведь он служил материалом верхней одежды вместо пальто. Люди пальто тогда не знали и обходились бурками.

Бабушка часто произносила причитания по своим сыновьям и плакала. Плакала громко, думая, что меня нет дома, а часто про себя. В последнее время она каждый день произносила эти причитания и плакала. Я часто подходила к ней и просила не плакать, положив голову на её колени. Но на людях она никогда не плакала и вела себя так, как будто ничего плохого в её жизни не происходило. Но все наши родственники знали об этих её переживаниях, и что она горюет часто. Ну что они смогли бы сделать? Да ничего.
Хорошо помню тот день, когда она покидала этот бренный мир. У нас дома при ней, вместе с нами, несколько дней находилась её дочь Муминат, сестра отца. И вот в последний день, к вечеру, тётя сказала: «Она и сегодня останется жить, я пойду к себе домой». Бабушка сидела в постели около окна нашего дома. Когда услышала от своей дочери такое, она посмотрела в её сторону и опустила голову, ничего не говоря. До сих пор помню этот её взгляд. Тётя ушла вечером к себе в Халаг, а бабушка скончалась в тот же вечер. Испечь хлеб на её похороны муки не хватало. И вот я со своей свекровью ночью тащили на спине муку, чтобы никто не видел. Отец никогда не запасался продуктами. Хотя запасы нужно иметь. Когда бабушка могла ходить, что-то у нее было про запас: какие-то продукты, материалы на одежду, но на что-то большее не было возможности. Сейчас, конечно, всё есть, дай Аллах, чтобы так осталось всегда. Люди что-то могут иметь, хотя и сегодня многие живут в нужде.

Бабушке Аминат я воздаю честь и уважение. Она меня подняла на ноги, научила всему хорошему по нашим адатам. Для нее горский намус был превыше всего. Она всегда перед моими глазами. На всю жизнь, наверное, так и останется как пример для подражания всего самого светлого в нашей жизни. Пусть тот свет будет ей раем. Ей было 103 года. Похоронили бабушку достойно. Приехал много наших родственников.
Вот и весь сказ о бабушке, тёплый образ которой останется со мной до конца моих дней.

 

Из книги: Алиева-Мирзаева Ф.Г. Судьбой дарованное время. Махачкала, АЛЕФ, 2021. С.75-82