Определенные экологические условия и земледельческо-скотоводческий хозяйственно-культурный тип табасаранцев привели к созданию соответствующей духовной, гуманитарной культуры, в которой заметную роль играли традиционные религиозные представления.

Особое место в них занимали аграрные культы или земледельческо-скотоводческие обряды, с которыми тесно связаны обряды, обычаи и верования в сфере домашних кустарных промыслов и ремесел.
Ряд причин объективного и субъективного характера обусловили длительность и устойчивость бытования древних магических обрядов и верований у табасаранцев. Среди них следует назвать низкий уровень развития сельскохозяйственного производства, зависимость крестьянских хозяйств от капризов стихии, слабую их техническую вооруженность, слаборазвитую социальную инфраструктуру, особенности менталитета, крепкие семейные и тухумные связи, авторитет старших, уважение традиций и т.д.), длительное бытование в крае исламских культурных ценностей и т.п.
Магические обряды и обычаи совершались не только в земледелии, садоводстве, но и в сфере скотоводства. Основная их цель здесь заключалась в приумножении поголовья скота, а также в защите его от зубов хищников, болезней, падежа и т.п. напастей. Один из этих обрядов – «Джанаврин ушв йибтIуб» («Волку пасть связать»), повсеместно распространенный на Кавказе и за его пределами, бытует у табасаранцев до сих пор. Его совершали, если обнаруживалась пропажа скота и хозяин опасался нападения на них волков. В этом случае владелец скота обращался к мулле, а тот, произнося определенные молитвы, заговаривал от зубов хищников ту территорию, на которой предположительно могли оказаться пропавшие животные. При этом мулла вынимал из ножен кинжал и вкладывал его, предварительно повернув на 180°. Во многих селах, кроме манипуляций с кинжалом, завязывали также узелки на веревке, причем в с. Думуркиль завязывали 7 узлов, а в сел. Атрик и Вартатиль – 11 узлов. В с. Хурсатиль складной нож переводили из раскрытого положения в закрытое. Считали, что с этого момента волки не смогут раскрыть свои пасти.
Когда скотина находилась, обязательно проводили обряд «развязывания пасти волка» (кинжал вынимали из ножен, узлы развязывали, нож раскрывали), в противном случае, волки якобы могли умереть с голоду, а это большой грех. По словам информаторов, очень часто после проведения обряда по «завязыванию пасти волка» скот находили в целости и сохранности, иногда в окружении целой стаи волков, которые не могли раскрыть свои пасти.

Если скот все же был задран, то значит, домашние животные находились вне территории, на которую распространялось заклинание, или в момент заговаривания волки уже находились на этой территории, либо волки успели трижды (в с. Атрик, Зильдик – 1 раз, Межгюль – 7 раз) перейти реку, а в этом случае заклинание не действовала. Переход через текучую воду у многих народов считался средством от любого магического «связывания». У черкесов верили, что если перенести через реку камень для лечения скота, то исчезнет его магическая сила. Абхазы для того, чтобы связать пасть волку, связывали веревкой ножницы и говорили: «Пока не развяжу этих ножниц, твоя пасть будет связана».
После того, как скотина находилась, ножницы обязательно развязывали. Однажды связали ножки табурета, чтобы оградить заблудших 120 овец. Утром отправились на поиски и видят стоят заблудившиеся овцы, а среди них стоят три волка и не могут их тронуть, – такова сила магического обряда. Осетины для «связывания зубов волка» брали камень, головной гребень и топор, и все это привязывали к столбу. Когда скотина возвращалась домой, предметы развязывали, иначе волк околеет с голоду.

В Тверской губернии, к шее коровы, идущей впереди всего стада, привязывали особой формы мешок, предназначенный для того, чтобы не подпускать волков к стаду: он обладает-де способностью сковывать челюсти прожорливого зверя. По тому же принципу весной, прежде чем выгнать на выпас табун лошадей, вокруг него трижды обносят висячий замок. Обносящий на ходу замыкает и отмыкает его, приговаривая: «Этим стальным замком я запираю пасть серых волков, чтобы они не напали на мой табун».
Как это видно из приведенных примеров, обряд основывался на вере в магическую силу связывания и слов, произносимых при этом.
Связать пасть можно было не только волку. Особые заклинания и приемы проводили для того, чтобы, например, уберечься от зубов собаки или змеи. В первом случае необходимо было произнести следующее заклинание;
Ил бис
авайин бис,
баван бис,
хуян бис.

Дух (силу) держи,
У отца держи,
У матери держи,
У собаки держи.
Для того, чтобы пленить змею, следовало провести вокруг нее магический круг прутом лещины и произнести заклинание, бессмысленное и непереводимое на русский язык: «Ан гъину гьу нугьайда, манаф кIули кафиру, къаcкъасина афину».
Заговоры, заклинания и магические формулы на протяжении тысячелетий передаваясь от одного поколения к другому, зачастую утрачивали всякий смысл, становились набором непонятных слов.
Определенные запреты, в основном связанные с табуацией названия волка, были у чабанов. Они вообще остерегались говорить о волках, т.к. существовала примета, что, если упомянешь волка, – встретишь его («Джанаврикан гъулхиш – алавхъуру»). Особенно строго это табу соблюдалось в период «ЦIижан» (вторая половина января) по народному календарю – времени размножения волков, когда они особенно агрессивны, а также при окоте, стрижке и перегоне овец, т.е. когда животные относительно ослаблены. В крайнем случае, о волках говорили иносказательно. Например, в с. Атрик, Кужник волка называют «Аьхи ибар» («Большие уши»), в с. Кулик если скотина вечером не возвращалась с пастбища домой, строили догадки: «Ибар алурин бацарикк ккабхьну шул» («Наверное, в лапы “уши имеющего” угодила»). В с. Хурсатиль волка называют «Гъецеркъу ибар» («высохшие уши»), намекая на то, что уши у волка всегда торчком. Волк будто бы очень сокрушается по этому поводу: «Если бы я мог опускать уши, то гораздо больше скота и дичи задрал, но уши выдают». У любого животновода якобы в стаде имеется волчья доля («джанаврин пай») скота, выделенная ему Богом.

В с. Чере при виде внезапно показавшегося волка кричат: «Гьаякъ!» (этимология неясна). Если волк задрал скотину, нельзя ругать его – «ведь для него никто не посеял» (с.Аркит). Разрешалось побранить его следующими словами: «Яв улар аьхи ишрияв, гавур!» («Чтоб у тебя глаза стали больше, неверный!») (с. Хурсатиль). Подобные словесные запреты (магия имени) в отношении волка, бывшие, например, и у кумыков, восходят к условному охотничьему языку. Это табу, строго соблюдавшееся в прошлом, привело к тому, что из табасаранского языка исчезло даже слово, обозначавшее волка. Исконное наименование, вероятно, тотемного зверя в народе забыто, а употребляется персидское «джанавар» – т.е. «животное». Кстати, также обстоит дело с наименованием лошади. Употребляется арабское «гьяйван» – «животное», а исконное забыто. Между прочим, у табасаранцев не разрешается, находясь в лесу, срезать или иметь в руках ивовую палку — “волков привлечешь”. Вероятно, в прошлом ивовая палка являлась непременным атрибутом бога-покровителя волков, по типу Тутыра – пастуха волков у осетин.

Преклоняясь перед волком, как перед грозным существом, человек охотно наделил его сверхъестественным могуществом и приписывал магическую силу его зубам, когтям, шерсти и проч. Так, чтобы уберечь скот от сглаза и падежа, чабаны пришивали к своим хурджинам волчьи (медвежьи, кабаньи) клыки. При болезни скота («цIияр») в костер кидали кости или шерсть волка и дымом окуривали животных.

Чтобы предохранить скот от падежа, в хлеву закапывали волчью (медвежью, кабанью) голову. Использование частей тела волка в качестве заместителей реального зверя, практиковалось и в др. сферах быта. Так, например, существовал обряд “протаскивания через волчью пасть” ребенка, больного сглазом. Иногда ребенка трижды волочили по волчьей шкуре. Для того, чтобы отвадить парня от девушки или развести мужа с женой, им в пищу подмешивали волчье мясо. Чтобы воры не проникли в дом, в сундуки и стенные ниши «тахча» клали волчьи клыки. Воры же, чтобы их не тронули собаки, обмазывались волчьим салом.

Скот оберегали не только от зубов хищников, но и от сглаза. Особенно подверженными сглазу считались коровы, отелившиеся впервые. Для того, чтобы не сглазили их вымя к рогам или хвосту привязывали красные тряпицы. Англичане по этой же причине привязывали к хвостам коров красные или синие нитки. При доении не допускали, чтобы за этим процессом наблюдали посторонние. Если у коров терялось молоко, кровоточили сосцы, молоко плохо сбивалось в сметану, подозревали сглаз. Для того, чтобы излечить больное животное обращались к особым священным родникам и камням. Целебной для коров считалась вода из источника, расположенного у «Скалы, имеющей сосцы» («Нанар кайи гъарз») близ с. Хюряг, «Молочного родника» («Никкдин булагъ» близ с. Яргиль и «Священного родника («Пир-булагъ») в с. Аркит. Воду этих родников давали пить коровам и омывали вымя. Обращались и к помощи «Коровьих камней» («Хюндин гъванар»), находившихся за с. Хоредж, или к «Скалам от сглаза» («Улин гъарзар») недалеко от с.Яргиль, либо к в «Валуну, лежащему под земляным мостом» («Ругрин гъяждикк ккайи гъван») в с. Куштиль. С этих камней скалывали кусочки, размалывали их в муку и подмешивали в корм коровам.

Особенно интересны «Скалы от сглаза», находя-щиеся в 2,5 км к юго-востоку от с. Яргиль. Они представляют собой две глыбы скалы, имеющие многочисленные выбоины от ударов топора. На боковой поверхности одной из скал имеется выемка, заполненная до краев вилками, ложками, кусками железа, топорами без топорищ, которые оставлены здесь в качестве дара духу скал, приходившими к ним людьми.
Возможно, что положительный результат при лечении сглаза коров достигался благодаря определенным минеральным веществам, содержащимся в воде и камнях.
В некоторых случаях при сглазе по вымени коровы проводили рысьими когтями (с. Чере) или пальцами шестипалого человека, или же человека, имевшего сросшие пальцы на руке или ноге (с. Яргиль). Существовала примета, что, если убить лягушку, усохнут сосцы у коровы. Считалось крайне нежелательным, если со стадом встречалась женщина, несущая пустой кувшин (пустота – к убыли скота). Луковую кожуру старались бросить в хлев так, чтобы она попала под брюхо коровы – «она отелится пестрыми телятами». Кстати, луковую кожуру бросали и за ларь при первом весеннем громе.
Сама фигура чабана у табасаранцев также в ряде случаев наделена особыми качествами. Говорят, у одного мудреца спросили: кого больше – живых или мертвых табасаранцев? Он ответил: если объединить чабанов и пастухов с мертвецами, то мертвых больше (с. Асккан Яракк). Чабанов и пастухов в этой притче приравнивают к мертвым, т.к. в силу своей профессии они большую часть времени находятся вне села. В народе полагали, что некоторые чабаны понимали язык зверей и птиц, могли управлять погодой. В сел. Заан Яракк и Рушуль имеются могилы чабанов, которые будто бы обладали такими качествами. В с. Заан Яракк могила расположена одиночно за селом, а в с. Рушуль над ней возведен «гюмбет» – надмогильное сооружение, которое обычно строят на могилах «святых», «чистых» людей. В ряде сел имеются предания об окаменевших чабане и овцах. Общим сюжетом в них является легенда, что превращение произошло по просьбе чабана, взмолившегося к Богу при виде приближающегося иноземного врага, чтобы не попасть ему живым в руки. Такие антропо- и зооморфные камни имеются в с. Заан Ярак в местности «Нискрар», у с. Пилиг в местности «РаццартIишв», в с. Яргиль – «Дувсу гъван» («Стоячий камень») у священного дерева «Исмаил-пир». Сюжеты об окаменении людей имеются и у др. народов Дагестана.

Вообще, приписывание пастуху особых, непонятных для простого человека свойств распространено у очень многих народов. Видимо, таким образом подчеркивали его роль в хозяйственной жизни сельской общины.

Из книги: Сефербеков Р.И. Аграрные культы табасаранцев. Махачкала, 1995. 127 с. С.24-32.