Серена Ризванова

Кажется, я училась тогда в 7 классе. Мы долго туда ехали, меня всунули меж двух тучных женщин газетным листом.
Салон машины светился соломенным солнцем, отраженным в моем специально для этого важного дела сшитом брючном костюме. Он был золотисто-кирпичный, невероятно тесный. (Это было время беспощадной моды на обтягивающую одежду и полноту, время тюленей-певиц на музыкальных каналах республики).
В висках ритмично, в такт колесам драндулета, стучало «их десять добрых пальцев для меня, как десять перьев крыльев лебединых».
– Тебя тошнит?
Нет.
…они для миллионов хлеб пекли ..
– В туалет надо?
– Нет.
…я полюбил их хлебный запах с детства…
Потом ожидание. Ни сцены тебе, ни зала. Нас заводили по очереди, как на допрос.
Я вплыла в низкий школьный класс по бордовым волнам многолетней краски. Мое дыхание, проглатываемое жадным эхом, заканчивалось.
Стихи я декламировала с детства. Мне всегда нравилась рифма жизни, нравилось собирать ее края, словно платок складываешь.
А вообще все началось с мамы. В холодной зимней кухне за лепкой курзешек она вдруг падала на колени, ложилась ничком, кружилась «я бросил в ночь заветное кольцо» – и что-то с остервенением швырялось в стену; или «чтобы твою младую руку – Безумец! – лишний раз пожать!» – на слове «безумец» она хваталась за голову и такое рисовала на лице страдание, что я думала: умирает.
Это было колдовство и священнодействие.
Первое стихотворение, прочитанное мной перед мамиными одиннадцатиклассниками, было «Баллада о прокуренном вагоне». Помню, как она забирала меня из младшей школы и у входа в свой класс причесывала и утирала мой сопливый нос, поругивая за неопрятность.
Ровно 98 из 100 слов в этом стихотворении мне были непонятны, мама даже не пыталась растолковать их… Может, это и правильно. Зато как я уловила его мелодию и настроение, и потому в свои 9 лет выучила наизусть с первого раза.
Когда в школу пришло письмо о конкурсе чтецов на стихи ещё живого, плодовитого Р. Гамзатова, выбор единогласно остановили на мне. Текст выбрала мама. Конкурс был приурочен к 8 марта, поэтому поэма «Целую женские руки».
Я уселась в то бездонное кресло, кротовую нору моей литературы, и прочла его трижды вслух. Полюбила – выучила. Двое суток жила в силлабо-тоническом ритме поэмы, звучащей в моей голове.
Потом мама позвала меня «слушать» – серьезная, словно не она крутилась и неистовствовала на кухне. В том месте поэмы, где речь заходит о советской жизни, скорчила мину и приказала выбросить эти строфы – без них-де лучше.
Всё советское тогда втаптывалось в грязь неистово – позорная привычка истории так обходиться с прошлым.
Но мне оказалось очень сложно заставить себя их забыть. Они каждый раз юрко и незаметно вбегали в мой стихотворный проем, как Машка в дом к медведю. Мама злилась, я путалась, плакала, и все кончалось пророчеством: опозоришь ты меня.
И опозорила.
Перед холодным жюри я вдохнула килограмм воздуха и вздрогнула от тонкого детского голоска, опередившего мой. Покрутила зрачками в поисках этой малявки – никого не было… Этой малявкой была я.
И полилась песня, и полет мой был нормальный, но две липкие советские строчки вцепились в ноги, я начала их стряхивать, продолжая летать, но вырваться из них уже не смогла и шлепнулась оземь.
Номер был испорчен. Жюри отправили меня к двум моим «тучкам» в машину.
Результаты объявили в великой тайне, только взрослым. Я, оглохшая от позора, испарялась в машине.
«Тучки» молчали весь путь назад. Водитель шутил на водительском, не понимая, какое горе обрушилось на нас, но кто его слушал!
Потом дома громко молчала мама.
А на следующий день к третьему уроку я узнала от девочки из параллельного класса, что я, оказывается, прекрасно выступила, но те, чужие, победу вручили своей девочке.
И эта гадкая ложь многократно усилила мой стыд: как же велик мой позор, что взрослым пришлось солгать!
Жизнь не оборачиваясь шла, история беззвучно каменела во мне.
И долгое время я обходила взглядом сборник Гамзатова, лет до 30 почти не была знакома с его творчеством.
Но когда мне неожиданно повезло в жизни – я получила работу, связанную с изучением литературы Дагестана – я первым делом прочла «Мой Дагестан». Разве смела я без этой книги прикоснуться к чему-нибудь дагестанскому.