15 сентября Дагестан отмечал День единства народов Дагестана. Праздник был учрежден по инициативе представителей прошедшего в 2010 году Третьего Съезда народов Дагестана, собранного в целях единения и консолидации многонационального народа республики.
Дата 15 сентября, была выбрана не случайно. В этот день в 1741 году объединённая дагестанская армия победила в Андалальском сражении войска персидского завоевателя Надир-шаха, намеревавшегося со своей 100-тысячной армией покорить Дагестан и «изгнать горцев из гор». Важный вклад в разгром полчищ Надир-шах внесли и табасаранцы, которые вели упорные сражения с каджарами под Дюбеком, в магалах Этег, Нитрик, на горе Калукдаг, у сел. Куштиль. В Андалальском сражении принимал участие отряд табасаранских ополченцев под предводительством поэта -воина Мирзы Калукского.
Предлагаем вашему вниманию отрывки из романа Шапи Казиева «Крах тирана», посвященного борьбе горцев против Надир-шаха.

 

Крах тирана

Шапи Казиев

Глава 60
… Фет-Али-хан со своими отдохнувшими и отменно вооруженными войсками надеялся привести горцев в трепет одним своим появлением. Но уже в Самурской долине его ожидало упорное сопротивление. Жителей разоренных аулов не хватало для настоящей, открытой борьбы, однако действия их небольших отрядов, ночные вылазки, завалы на дорогах, камнепады в ущельях, разрушенные мосты и мужество в стычках с каджарами нарушили планы Фет-Али-хана, который надеялся покончить с повстанцами за несколько дней. Так и не сумев окончательно разбить лезгин, рутульцев и цахуров, населявших Самурскую долину, и прибывших к ним на помощь горцев из соседних обществ, он с большими потерями пробивался дальше, где его ожидало не менее отчаянное сопротивление.
Еще до того, как отряды Фет-Али-хана вторглись в прекрасные горы и долины Табасарана и Кайтага, там начались волнения. Владетелям, знавшим, какая грозная сила надвигается на их благодатные места, еще хотелось верить, что беда пройдет стороной, если они не окажут сопротивления войскам Надир-шаха. Но народ был другого мнения об иноземных захватчиках. Кроме того, было известно, что шах был намерен выселить тысячи табасаранцев и кайтагцев в Персию, а на их земли прислать верных ему каджаров. И люди, по примеру своих соседей, предпочли драться за свою родину и свободу. К тому же их побуждали и письма, получаемые из других мест, и добровольцы, спешившие на помощь с дальних гор.
Ополчение табасаранцев возглавил Мирза Калукский. Храброго воина и одаренного поэта народ любил за его песни, в которых он обличал греховную знать и воспевал свободу родной земли.
Мирза был еще молод, но песнями его заслушивались и мудрые старики, и юные красавицы. И когда над Табасараном нависла грозная туча войны, он взял в одну руку саблю, в другую – чунгур, чтобы сражаться и оружием, и песней. И повсюду уже повторяли его призыв:
– Эй, милый мой Табасаран,
Родные мои сограждане!
Шах Ирана – тиран Надир,
Ненавистный враг идет на нас.
Встанем все, как один,
Как горные смелые львы.
Тот, кто подчинится врагу,
Пусть не выйдет на поле битвы.
Народы Дагестана, как братья,
Сплотятся в единую семью:
Аварцы, лезгины, кумыки, даргинцы и лакцы –
Братья все помогут!
Неожиданно ожесточенное сопротивление табасаранцев обескуражило Фет-Али-хана. Он бросал на горцев все новые силы, но сопротивление только усиливалось. На помощь табасаранцам подходили все новые отряды, среди которых было десять тысяч воинов из горных обществ и сам Сурхай-хан со своей дружиной.
Каджары бросались от аула к аулу, надеясь окружить и уничтожить горцев. Но те, избегая открытых сражений, укрывались в густых лесах и на вершинах гор, заманивали противника в ущелья и громили врага со всех сторон.
Узнав о том, что творится в Табасаране, Надир-шах спешно выступил туда с большим отрядом из Дербента.
Шах не сомневался, что вернется с победой, и хотел отпраздновать ее в новом дворце…
«…»
Но по пути в Табасаран шах получал все более удручающие сведения. Те, от кого он ждал трепета и повиновения, подняли на него оружие. Сурхай-хан, Рустам-хан, Хасан-бек, Мамай-бек, Бек-Али, Амир-Хамза, Муртаза-Кулисултан со своими отрядами вступили в битву с войсками Надир-шаха и готовы были драться до конца.
Приближаясь к местам боев, Надир-шах увидел тысячи убитых сарбазов, которые лежали в лужах крови вперемешку со своими лошадьми. Раненые и нерасседланные кони бродили между трупов, испуганно фыркая на стервятников, слетавшихся на пиршество.
«…»
Явившись на место боев собственной персоной, Надир-шах был изумлен тем, как горские ополченцы расправлялись с его лучшими войсками, кося пулями, стрелами и саблями облаченных в доспехи сарбазов.
«…»
Надир-шах ринулся в битву сам. Стороны сошлись в открытом бою и бились до изнеможения, но исход битвы не принес никому победы. Войска отошли друг от друга, чтобы подготовиться к новому сражению.
– Опять этот безрукий Сурхай решил помериться со мной силой? – в ярости процедил Надир-шах, заметив знамя Сурхай-хана.
Но рядом с тем знаменем было еще несколько. И Надир-шах понял, что в горах многое изменилось. Табасаранцы, лезгины, кайтагцы, кумыки, лакцы, аварцы – все народы гор начали сливаться в неодолимую силу – в единый народ Дагестана. Это грозило нарушить все замыслы Надир-шаха, и допустить этого было нельзя.
Шах обещал великую награду тем, кто принесет ему головы Сурхай-хана и Мирзы Калукского. А Мирза своими песнями воспламенял отважных горцев на новые победы. Сурхай-хан же пытался пробиться к самому шаху и снести голову своему заклятому врагу.
Всю ночь в обе стороны уносили раненых и хоронили погибших. Ночь, обычно звеневшая журчанием рек и водопадов, наполнилась заупокойными молитвами. И над благоухавшим ароматами цветов Табасараном стелился дым пожарищ.
«…»
На рассвете, когда Надир-шах намеревался дать решительный бой, оказалось, что большая часть его войска окружена горцами. Разгорелась новая битва, кызылбаши были разбиты, а пытавшийся пробиться к ним на помощь Надир-шах был ранен в руку. Это была пуля Сурхай-хана, так и не дождавшегося Надир-шаха для поединка. Но щит Надира и на этот раз его спас.
Разъяренный Надир-шах не чувствовал боли. Он с ужасом смотрел на свои войска, бегущие вспять, пробившись из окружения, и чувствовал унижение, которое нужно было на ком-то выместить.
Потерявшие в боях больше десяти тысяч воинов и бежавшие с поля боя военачальники предстали перед Надир-шахом, не смея оправдываться или просить пощады.
«…»
Продолжать битву шах не пожелал, решив отступить, чтобы вернуться с достаточными силами и стереть бунтовщиков с лица земли.
«…»
У горцев тоже были немалые потери. Они сочли, что преподали заносчивым каджарам достаточный урок, и не стали их преследовать. Сурхай-хан ушел в Кази-Кумух, куда теперь непременно должен был явиться обозленный Надир-шах. И к его визиту следовало основательно подготовиться. Так же думали и все остальные горцы, приходившие на помощь табасаранцам. Большая война была теперь неизбежна. Она уже началась.

Глава 80
Войска Лютф-Али-хана двигались огромной колонной. Поначалу они не встречали никакого сопротивления, находя лишь оставленные горцами аулы, уничтоженные мосты и пустые поля. Даже подножный корм для лошадей и обозной скотины был выжжен или выкошен. Только верблюды обгладывали ветви деревьев – другого корма вокруг не было. Приходилось рассылать провиантские команды, чтобы добыть еду для солдат и корм для лошадей. Но почти всегда они возвращались ни с чем.
Отряд Гайдар-бека вторгся в Табасаран, чтобы пополнить запасы и отомстить за недавнее поражение. Но его ждало сопротивление еще более упорное, чем прежде. Табасаранцы отчаянно бились за каждый аул, за каждую переправу, а когда силы их были на исходе, отходили все выше и выше в горы. Мирза Калукский, руководивший ополчением, старался нанести пришельцам возможный урон и замедлить их продвижение. Однако он думал и о будущем решающем сражении, прилагая все силы к тому, чтобы сохранить костяк своего ополчения.
Решив, что с табасаранцами покончено, Гайдар-бек ринулся в Кайтаг. Но тут его ждала крепкая оборона Кайтагского уцмия. Пока Гайдар-бек безуспешно пытался сломить кайтагцев, табасаранцы наносили ощутимые удары с тыла, ослабляя натиск каджаров. Гайдар-бек вынужден был снова бросать на них крупные силы и разворачивать артиллерию, но тогда ополченцы Калукского так же быстро укрывались в густых лесах, чтобы нанести новые удары уже в другом месте.
«…»

Глава 94
«…» Мирза Калукский привел из Табасарана свой отряд, состоявший из воинов, поклявшихся не возвращаться, пока не отомстят Надиру за поруганную родину.
Табасаранский отряд расположился под Ругуджой, на Анада-майдане, где собирались многие прибывающие отряды. И Мирза не терял времени, поднимая дух воинов своими песнями. Он пел о родине, которая нуждалась в защите, о народах – братьях, встающих несокрушимой стеной на пути врага, о том, что дагестанцы непременно одолеют ненавистного врага и спасут свою прекрасную родину.
«…»

Глава 109
Когда утром облака рассеялись и выглянуло солнце, Надир-шах счел это добрым знаком и приказал начать наступление.
Под грохот литавр и боевых труб полки каджаров двинулись вперед. Но на почерневшем от запекшейся крови Хицибском поле их встретили готовые к бою воины отряда Мирзы Калукского и новые ополченцы из соседних обществ. Остальных Чупалав и Муртазали отвели ближе к реке, чтобы дать им передохнуть.
Перед битвой Мирза взял в руки чунгур и запел песню о родине и ее сыновьях, которые собрались, чтобы уничтожить врага.
Из-за раскатов каджарских литавр и труб, бряцания оружия песня Калукского была едва слышна. Но то, что перед смертельной битвой он пел чистую и светлую песню, наполняло сердца людей гордостью за свой бесстрашный народ.
Из-за спин каджаров вырвалась туча стрел. Горцы закрылись щитами, а затем ответили своими стрелами. Одна из вражеских стрел пронзила чунгур Калукского, но он продолжал петь, потрясая саблей, которой владел не хуже, чем чунгуром.
«…»

Глава 111
Горцы выстояли еще один день. И снова их ждала страшная ночь, когда уносили убитых и уводили раненых.
Лекари валились с ног от усталости. При всем своем искусстве они не успевали помочь всем, и многие умирали, так и не дождавшись их помощи.
Когда принесли на бурке израненного, залитого кровью Мирзу Калукского, он был без сознания, но все еще прижимал к себе пробитый стрелой чунгур.
– Его можно спасти? – спросил Пир-Мухаммад лекаря.
– Ручаться не могу, – покачал головой лекарь. – Люди говорят, что хотели увести его после первой раны, после второй, но он дрался и дрался. И получил еще пять ранений, пока не упал.
Пир-Мухаммад осторожно вынул из руки Мирзы изрешеченный чунгур, и тот зазвучал своей единственной уцелевшей струной. Мирза вдруг открыл глаза и прошептал:
– Оставьте. Мне с ним легче.
– Мирза, брат мой, – сказал Пир-Мухаммад. – Ты не можешь умереть.
– Я не умру, пока дагестанцы не уничтожат врага, – слегка улыбнулся Мирза, пересиливая боль. – Положите меня так, чтобы я смог это увидеть.
– Мы сделаем так, как ты сказал, – пообещал Пир-Мухаммад.
Утром Мирзу перенесли на крышу и положили под голову папаху, чтобы он мог видеть то, что происходило в Андалале.
«…»

Глава 121
В Андалале праздновали победу, возносили хвалу Аллаху и славили героев. Только теперь становилось известно, что происходило в каждом ауле, как самоотверженно дрались горцы, собравшиеся со всего Дагестана, сколько удивительных подвигов они совершили, отражая нашествие и ломая хребет полчищам Надир-шаха.
Предводители называли имена героев, а те говорили, что рядом с ними дрались еще большие герои. Да и кто теперь не был героем? Женщины и те заслужили славу доблестных воительниц.
«…»
В Андалале хоронили погибших.
«…»
Когда отряды горцев уходили в свои общества, они расставались братьями. Теперь всем было ясно, что Дагестан стал единым как никогда и единой для всех была великая победа.
– Вы победили! – кричали им на прощание андалалцы.
– Дагестан победил! – отвечали они.
Мирза Калукский успел насладиться сладостью победы. Но он чувствовал, что скоро покинет этот свет, и попросил отвезти его в родной Табасаран. Его чунгур, пробитый пулями и стрелами, согратлинцы починили. Но играть на нем у Мирзы уже не было сил, как не мог он и спеть песню, сложенную в честь великой победы. На чунгуре играл его друг, а песню табасаранцы пели всем отрядом по дороге домой. Перед тем, как умереть, Мирза увидел Табасаран и послал ему свой последний «салам».