Серена Ризванова
У папы было такое правило: если мы резали кудлатого мясистого барана, то обе передние ножки шли обеим нашим бабушкам – его маме и маминой.
Папина мама – маленькая, проворная, святая – жила в левом крыле села, в самом последнем доме (ныне это дом моих снов), мамина – высоколобая, златорукая, щедрейшая – на правом, и почти в середине села стоял наш зеленый дом.
Папа впервые доверил нам с сестрой такое серьезное дело – отнести ножки бабушкам. Вероятно, это был обряд взросления.
Сестра моя младенцем еще поймала дзен за крыло, как маленькие дети ловят голубей: она сумела, будучи абсолютно здоровой, не посетить ни одного урока физкультуры в школе (признаться честно, я только раз в жизни видела, как она бегает: когда в парке минут на 5 потерялся ее сын), а я слыла быстроногим Ахиллесом, действующим вулканом.
И потому меня отправили к маминой маме, так как туда все же было дальше идти, а сестру – к папиной.
И угораздило же папу неожиданно ляпнуть, что ту из нас, кто раньше вернётся, он признает победительницей и наградит (скорее всего, этим признанием и наградит). Не сомневаюсь, моя блаженная сестра слов этих и не услышала, но я-то … подо мной уже горели тапки.
В считанные секунды я с кровоточащей ногой оказалась на большой дороге, ведущей к бабушке. По обеим ее сторонам мутными размытыми пятнами, как растаявшее шоколадное мороженое, проносились канавки. Сердце мое стучало в горле, ужас разочаровать отца, потерять в его глазах статус самой быстрой и ловкой тряс мой разум, толкал на преступление… И я его совершила. Как герой Камю, взяв в сообщники солнце. Выбросила баранью ногу в воду и скорее шагнула назад. Теперь папа меня точно не разлюбит.
Папа – русый, пшеничный, льняной, высо-о-окий как бог. Я смотрю ему в глаза, и расстояние от моих глаз до его так велико, что густые его волосы с проседью кажутся мне ветряными кольцами, а вся голова – Сатурном (я узнала тогда о Сатурне из детского журнала). Он сразу понял, что, даже имея крылья, я бы не управилась за пять минут, и потому взял меня за руку и повел по моей дороге. «По-о-ойдем вместе, посмотрим, что бабушка готовит из мяса», – растянул он как песню.
Я смело пошла. Рука моя таяла в его руке льдинкой. Я ничего не боялась. И дорога под нами, поджаренная, хрустела, и воздух пошкварчивал от счастья.
Он, кажется, сразу обо всем догадался, потому что прямо к канавкам мы и спустились. Воды в это время в лунках обочин было мало, и ножка моя бесстыдно загорала, укрытая только наполовину, как утренним одеялом, краешком воды.
Как он был горд: поднял меня высоко и бросил на облака. Маме и бабушкам снова и снова пересказывал все: как я вмиг вернулась бумажным самолетиком, как мы пошли искать улики, как он увидел ножку, там где и предполагал – (в этом месте смеялся громко, цокал, почти театрально дивился моему бесстрашию: «ле-ле-ле» – это значило: «да вы только подумайте») и гордился, страшно гордился тем, сколько во мне безумной жизни, как я жажду победы.
Знал бы он тогда, как много раз мне в жизни придется проигрывать, чтобы по-настоящему узнать цену победе.
Часа через два вернулась сестра.
