(Отрывок из романа «Брежнев: за день до смерти»)

 

Выйдя из здания, Брежнев глянул на часы, и, залезая в служебный «Виллис», спросил водителя:

 

– Успеем, Фомич?

– Конечно, 270 километров для этого фронтовика – максимум, четыре часа. Скорость 100 км, машина из охраны Жукова, – Фомич обеими руками ударил по рулю. – А до войны я ездил на ЗИСе – возил Темеза. Великий человек, по характеру вы мне напоминаете его. Мог запросто посидеть и поболтать с рабочими. Он за два года отстроил Крещатик.

Брежнев хорошо разбирался в людях и знал, что если подзадорить Фомича, то трудно будет его остановить – пусть болтает: дорога длинная, а в голове пусто.
– Он архитектор?

– Нет. Он секретарь горкома партии и руководил строительством. Архитекторы, я убедился, – народ странный и упрямый, но знающий свое дело.
– С чего ты взял?

– Мне часто приходилось слышать, как обсуждали их проекты, кричали, но архитекторы всегда стояли на своем. В итоге, центр Киева украшают десять административных зданий. Особенно я запомнил Ивана Фомина. Он был ученый, академик что ли. Все с ним советовались.

– Чем он отличился?

– А вы не видели до войны столичное здание Совета народных комиссаров, самое большое строение Киева? Начали строить в 36-м и закончили в два года. Для комиссариата внутренних дел, но Хрущев передал Совету народных комиссаров. Закругленными коридорами и множеством углов напоминает крепость.
– Видел, но не знал, что это Фомин. Еще кого знали?

– Владимира Заболотного. Также в 36-ом он спроектировал здание Верховного Совета. В том же году было спроектировано здание Киевского военного округа – Сергеем Григорьевым. Но все-таки главным творцом облика Киева я считаю Иосифа Каракиса: он автор множества проектов жилых и общественных зданий… – выезжая из городского шума, Фомич повернул голову в сторону шефа и заметил на его лице полное безразличие к тому, что он говорил – видно, Брежнева интересовали совершенно другие проблемы. Фомич замолк и туже ухватился за руль, набирая обороты двигателя.

– Почему молчите? – спросил Брежнев, догадавшись о причине тишины: он мог слушать другого, но думать о своем – война научит не только этому. Но сегодня он выдал себя: слишком глубоко зарылся в собственные мысли. – Я слушаю вас.

– А что говорить-то, – выдохнул Фомич. – После немцев там была полная разруха. В 1943 году знаете с чего начали восстановление? У пяти домохозяек, которые встали перед зданием комиссариата, из инструментов были: лопата, лом, кирка и носилки. Только позже это стало массовым, народным…

Брежнев закемарил. Фомич сосредоточился на дороге, но воспоминания сами собой вспыхивали перед глазами.

25 февраля 1944 года Совнарком принял постановление по расчистке завалов. Война продолжалась, но все понимали, что скоро конец – и спешили вернуть любимому городу прежний вид. Горожане работали в две смены, и численность их достигала 15 тысяч человек. Расчистка приобрела всенародный размах, но людей не хватало. Власти привезли деревенских, и улицы заполнились девчатами.

Елена Хавро – девушка девятнадцати лет, красивая, заводила всех веселым нравом и силой духа. Ее бригада творила чудеса – за двенадцать минут на спор выгружали трамвайные платформы весом 12 тонн. Но в один день ее бригада не вышла на работу. Лена лежала в бараке ничком на деревянной кушетке, окутанная в фуфайку и шерстяную шаль. Она тихо рыдала – парень погиб. Работала на два фронта и на фронте любви потерпела поражение. На следующий день ее всей бригадой провожали домой, в село. Бригада распалась.

– Остановимся?

– Да, конечно, – ответил Фомич. Он уже знал то место, где Брежнев захоронил в братской могиле двадцать одного солдата из разведотряда. Брежнев вышел и сразу же поторопился к сопке, на ходу срывая цветы по обочине тропинки. Над головой каркнула ворона. Глянул на небо и в мыслях вновь стал анализировать бой: если бы не авиабомба, группа осталась бы жива. Они героически взяли высоту, радовались как дети и ничего не успели сделать, когда им на головы внезапно под шум канонады спикировал враг.

 

– Одного не пойму, Фомич, – произнес Брежнев, вставая с колен и оттряхивая пыль. – Немцы такие же, как и мы: две руки, две ноги… Но откуда в них столько ненависти?! Это точно не с молоком матери.

Фомич продолжал думать о Хавро – может быть, и ее парень нашел покой здесь.

– Не знаю, товарищ генерал.

– Это фашизм, который на чаше весов перевешивает все человеческое и приходит из ада. – Брежнев говорил тихо, как бы рассуждая с самим собой. – В Берлине ко мне привели немецкого мальчика-сорванца лет десяти. Он оказал ожесточенное сопротивление среди обломков своего дома. Там погибла его семья, а он мстил за фюрера. Фашизм – это заразное заболевание.

Через полчаса «Виллис» преодолевал расстояние к зданию ЦК партии по улицам восстанавливающегося из пепла города. Было жарко. Волнение росло. Наконец приехали, машина передними колесами уперлась в бордюр и резко остановилась, бросив пассажира вперед.

Брежнев вышел из машины, осмотрелся и, восхищенный красотой здания, спросил:

– Фомич, кто строил?

– Если не ошибаюсь, архитектор из Ленинграда Иосиф Лангбард.

– Благодарю за экскурс в историю архитектуры Киева.

Фомич взглядом провожал шефа, который с легкостью поднимался по ступенькам подъезда здания ЦК. В офицерском парадном кителе коричневого цвета с поднятым воротом и двумя орденами Ленина на груди он выглядел великолепно.

Брежнев сделал три шага и оказался внутри большого кабинета. Вот он, Хрущев, в пиджаке серого цвета, белой сорочке и галстуке. Лицо потное, волевое. Брежнев представился. Хрущев встал, пристально изучая нового знакомого.

– Садись, Леонид, – приказал Хрущев. – Форму генерала снять: она тебе больше не понадобится…

– Что за чертовщина, – подумал Брежнев. – Не вы мне ее дали, не вам и снимать. В этой форме я прошагал парад Победы на Красной площади…
– Оденете гражданскую форму, – продолжал Хрущев. – Вы кто по специальности?

– Инженер-металлург.

– Станете инженером-строителем. Строительство – самое великое дело, на которое способен человек. Я думаю, у вас есть представление, что такое бетон, кирпич, арматура. Знаете ли вы, кто построил красивое здание, в котором мы находимся?

– Ленинградский архитектор Иосиф Лангбард.

Хрущев пришел в восторг.

– Уверен, что многие здесь не знают этого. А здание комиссариата?

– Иван Фомин.

Хрущев задумался, затем встал и стал расхаживать туда-сюда возле своего кресла.

– Леонид, я наводил справки о тебе и не хочу ошибиться. Рекомендую тебя первым секретарем в Запорожский обком партии. Там у меня два первоочередных объекта: «Днепрогэс» и завод «Запорожсталь»… Ты меня слышишь, Леонид?

– Да, Никита Сергеевич, – ответил Брежнев. Это столь ответственная должность, и я…

– Никаких «я», – отрезал Хрущев. – Это приказ партии: «Днепрогэс» и «Запорожсталь». Вы увлекаетесь архитектурой, – перевел тему Хрущев, – Хорошо знаете Киев?

– Нет, это мой водитель, пока ехали из Винницы, рассказал про наши достопримечательности.

– Мне бы такого умного, – Хрущев улыбнулся, затем снова собрал руку в кулак. – Если не успеешь завершить восстановление объектов в намеченный срок, заберу у тебя водителя. Понимаешь?

– Что надо сделать?

Хрущев издал смешок.

– Расчистить двести пятьдесят тысяч кубометров раздробленного бетона, восстановить сто тридцать тысяч кубометров кладки, в тело плотины надо вложить восемьдесят тысяч кубометров нового бетона и так далее. Механизмов не хватает, инструментов не хватает. Есть только, – Хрущев выставил вперед растопыренные пальцы, – руки, чтобы работать и, – он постучал по голове, – голова, чтобы думать.

Брежнев на минуту потерял уверенность. Он попросил лист бумаги и ручку, быстро под взглядом секретарей партии (или членов бюро?) сделал наброски, чтобы хоть как-то представить невообразимое.