Я набрела на это ателье случайно. ЦУМ, второй этаж, швея тётя Таибат, которая была очень похожа на мою бабушку. Нет, я не о внешних чертах. Я о выражении, застывшем на её лице — оно есть у многих бабушек — застывшее страдание что ли. С примесью грусти и невероятной добротой в глазах. А ещё худые, холодные, но такие нежные руки (убедилась при примерке) — прямо как у моей бабушки!
Пока она перешивала мне пуговицы с платья, я смотрела на неё — а слёзы лились просто сами по себе. Смотря на платок тёти Таибат, на быстрые движения её пальцев, перебирающих ткань, я вспоминала свою бабушку. Строгая, сильная, стойкая горская женщина. В детские годы я боялась её, но уважала бесконечно. Может быть, и любила.
Моя бабушка была настоящая женщина-горянка. Женщина в цветастом платье, которая постоянно была за работой. Ни минуты покоя!
У меня есть одно смутное, туманное детское воспоминание. Как-то раз, после дождя, когда на траве еще не высохли хрустально-прозрачные капельки, мы пошли с бав (так мы на родном зовём нашу бабушку) в её огород, огромных размеров, в котором она пропадала целыми днями. Что там только не росло! От картошки и капусты до клубники и смородины. Помню, как бав собирала клубнику и всю давала мне – я же уплетала за обе щеки. Потом она набрала огромный пакет пахучих колючих огурцов, и вместе с ней под руку мы уходили домой, ступая в галошах по вязким сельским дорогам Ляхла. Я до сих пор чётко помню приятную шершавость её руки – руки, которая выстрадала многое, но всё же осталась такой нежной.
Она была скупа на ласки, любовь бабушки проявлялась в другом – в безмолвной заботе. Её хватало на всех внуков – а их-то у неё было много! И мы всей гурьбой внуков боялись, уважали и любили нашу молчаливую бав. А ещё были без ума от её афрар (табасаранские чудушки с зеленью и творогом).
Только сейчас, спустя много лет, после того как бабушки не стало, я начинаю осознавать её значение в моей жизни. Ещё будучи ребёнком, когда я гостила в бабушкином доме на летних каникулах, она посадила меня рядом с собой. Сначала долго молчала. Потом говорит (примерно):
– Альбина, пока не закончишь учёбу и не освоишь какую-нибудь профессию, не выходи замуж. Только так ты сможешь свободно дышать.
В силу возраста смысл её слов до меня не дошёл. Только сейчас, вновь и вновь вспоминая и переосмысливая сказанное бабушкой, я начинаю понимать глубину этих слов.
Из воспоминаний меня вытянул кондиционер, беспощадно обдувающий меня сверху. Слёзы продолжали литься.
Я старалась не всхлипывать — но тётя Таибат заметила. Сделала вид, что ничего не видела. Вот ведь совпадение — и моя бабушка была такая же деликатная. Она знала, как найти подход к любому человеку. Иногда мне казалось, что она знала всё.
Я сидела там, уже откровенно рыдая, и вспоминала свою бабушку — такое со мной впервые. Даже смешно. Только когда я уже успокоилась, а тётя Таибат закончила свою работу, она спросила, что случилось. И я, уже смеясь, с красными, ужасно опухшими глазами, говорю:
– Просто вы очень похожи на мою бабушку!
Она была спокойна. Точь-в-точь как и моя бабушка. Угостила меня конфетами и чаем. Мы сидели и пили чай, а она рассказывала мне о своих внуках. Много смеялись потом. Домой уходила весёлая.
P. S. На просторах интернета я нашла текст журналиста Тимура Магомаева про наших дагестанских бабушек, и вот этот вот кусочек его как нельзя кстати завершает мой текст:
«Берегите бабушек. И пока есть возможность, бегайте босиком под дождём бабушкиных историй, путайтесь под ногами, прячьтесь за их «широкой спиной» и трубите в воздух о важном для вас».
Автор картины Магомед Дибиров, «Бабушка. Солнце моего детства. Бумага/тушь»
Похожие материалы:
Любить – предназначение материнского сердца
